Принцесса Иляна
Шрифт:
Малыш изнутри стукнул кулачком, будто говорил: "Так, мама!" - и удовлетворённо затих, а жена Ладислава Дракулы, прислушиваясь к нему, не сразу заметила, что теперь все присутствующие за столом смотрят на неё, будто не узнают.
В прежние времена она смутилась бы от стольких взглядов, а теперь лишь улыбнулась и пожала плечами:
– Вот видите, как нелепо всё это выглядит, если хорошенько представить!
Правда, как только Илона перестала быть центром всеобщего внимания, а разговор перестал касаться Дракулы, удивительная
Даже появилась мысль: "Может, не стоило так отвечать?" - но взять свои слова назад было нельзя.
* * *
Наступил март. Солнце сделалось ярким. Снег потихоньку растаял, и именно в эти дни из армии прилетела весть о том, что война закончилась. Конечно, следовало радоваться, но Илона, ожидая возвращения мужа и пасынка, беспокоилась всё сильнее. Она хотела, чтобы оба вернулись до того, как начнутся роды, но не знала, осуществимо ли это.
Повитуха, устав объяснять своей подопечной, что точное время родов назвать невозможно, просто сказала: "Госпожа, думаю, когда деревья зацветут, тогда вы и родите", - поэтому теперь жена Ладислава Дракулы с тревогой смотрела на деревья, где уже начинали раскрываться почки: "Хоть бы раскрывались помедленнее! Ведь там и до цветов недалеко".
Иногда казалось, что на это только и остались силы - смотреть за окно и надеяться на лучшее. Живот вырос так, что Илона не могла без посторонней помощи даже спуститься по ступенькам со второго этажа на первый, а подняться - тем более. Тем не менее, наибольшую часть дня она предпочитала проводить на первом этаже, а не у себя в спальне: медленно перемещаясь из комнаты в комнату, придирчиво осматривала обстановку, а затем так же придирчиво смотрелась в каждое зеркало, которое встречала на пути.
Несмотря на все советы повитухи отдохнуть, Илона чувствовала, что не может отдыхать, хоть и устала: ей казалось, что она ужасно запустила дом и себя, и что с этим надо как-то бороться, однако в очередной раз обойдя дом и посмотревшись в каждое зеркало, обнаруживала, что уже сделано всё, что можно. Пыль нигде не лежала, окна и полы были вымыты, а хозяйка дома щеголяла в одном из новых платьев, пошитых нарочно для последних недель беременности, поскольку прежняя одежда с каждым днём становилась всё более тесной и неудобной. Да и носить тёмное Илоне больше не хотелось, поэтому новые платья оказались яркими: жёлтое, нежно-сиреневое, красное, зелёное.
Яркое платье и яркое солнце за окном лишь подчёркивали хмурость лица, поэтому Илона мысленно говорила себе: "Улыбнись, - но затем сама же себе отвечала: - Я улыбнусь, когда муж приедет, и мы встретимся на крыльце так, как должны были встретиться, когда он возвращался из Эрдели. Пусть по приезде поцелует меня по-настоящему и покажет, что рад вернуться домой".
Это было похоже на ощущение, когда перешагиваешь широкую канаву, через которую нет моста. Ширины шага едва хватает, и если на той стороне, куда ты перешагиваешь, никто не протянет тебе обе руки, не подхватит, не поможет удержаться на краю, то ты потеряешь равновесие. Потеряешь равновесие и свалишься вниз.
И вот Илона сейчас делала шаг вперёд. Позади остались тётушка Эржебет и кузен Матьяш. Впереди был муж, Влад, и временами Илоне казалось, что он просто не видит её шага вперёд несмотря на то, о чём они прежде говорили, и несмотря на все её письма. Может, Влад полагал, что Илона хочет быть ему другом и политическим союзником, но не супругой как таковой?
* * *
Муж вернулся домой в середине марта. День был погожий, яркое солнце било в окна, а Илона как всегда прохаживалась по комнатам нижнего этажа и как раз остановилась перед венецианским зеркалом, чтобы в солнечных бликах посмотреть на своё отражение. Она как раз успела подумать, что в ярко-розовом платье выглядит бледновато, как вдруг в комнату и влетела одна из молодых служанок, которая скороговоркой произнесла:
– Госпожа, ваш муж и господин Ласло возвращаются.
– Что?
– Ваш муж и господин Ласло возвращаются.
– Ах!
– только и смогла поначалу вымолвить Илона.
– Они уже здесь?
– Подъезжают. А Тамаш уже здесь.
Тамашем звался один из слуг, отправившийся с "господами" в поход.
– Его послали предупредить, - продолжала тараторить служанка.
– Тамаш сейчас приехал и сказал, чтобы я сказала вам.
В прежние времена Илона начала бы бегать и суетиться, но сейчас просто не в состоянии была никуда бежать. Медленной походкой вразвалочку она направилась к крыльцу и на ходу кричала:
– Йерне! Йерне!
– Да, госпожа, - Йерне показалась в одной из дверей.
– Ты слышала? Наши мужчины возвращаются. У нас всё готово к их приезду?
– Да уж давно готово, госпожа. Всё сделано, что вы велели. И стол накроем.
Когда Илона, на всякий случай надев тёплую накидку, наконец, выбралась на крыльцо, во двор уже въезжал Ласло. Мачеха даже не успела обрадоваться при виде пасынка, потому что увидела, что вслед за Ласло, привязанный за повод к хвосту его лошади, бежит конь с пустым седлом.
"Конь Влада без седока?" - у Илоны сердце ёкнуло, но не успела она толком испугаться, как следом за Ласло во двор въехали слуги, один из которых правил небольшой телегой, а в телеге полулежал Влад, вполне себе бодрый.
– Ласло, что случилось? Твой отец ранен?
– спросила Илона своего пасынка вместо приветствия.
– Нет, матушка. Он не ранен, - непринуждённо ответил тот, спрыгивая с седла, а затем направился к телеге, где продолжал полулежать отец.
Только сейчас, когда телега встала боком к крыльцу, стало заметно, что одной длинной стенки у неё не хватает - выломана, чтобы пассажиру было удобнее вылезать.
Ласло нагнулся, подставляя отцу плечо, на которое Влад оперся, и в это мгновение Илона всё поняла. Она с искренним состраданием наблюдала, как муж, оставаясь в полулежачем положении и опираясь на плечо своего сына, медленно переместился к краю телеги. Затем свесил одну ногу, другую и очень осторожно сел.