Принцесса Иляна
Шрифт:
Официально представление закончилось, когда предводитель "крестоносцев" вынес из "захваченной" крепости турецкое знамя и почтительно положил к ногам Его Величества, который вместе с матушкой был единственным, кто наблюдал представление сидя. После этого "крестоносцы" и "турки" дружно склонились в глубоком поклоне, а король выразил им одобрение аплодисментами, тут же подхваченными со всех сторон.
Показное сражение действительно не было похоже на настоящую войну, но разве это плохо? Илоне казалось, что нет, и потому теперь, находясь в комнате с мужем, она сказала:
– И хорошо, что не похоже. В настоящем сражении гибнут люди.
– Не в этом дело, - ответил муж.
– Тут все подчинялись воле Его Величества: и христиане, и турки. Надеюсь, когда дойдёт дело до настоящей войны, никто в христианском войске не станет удивляться, что турки сдаются не так охотно, как делали это сегодня. Идя на войну, следует помнить, что может случиться всякое.
Илона искренне удивилась и даже забеспокоилась:
– А разве исход будущего похода не предрешён? Я думала, будет победа, ведь Матьяш собирает такую армию, которая окажется заведомо многочисленнее всех турецких отрядов, что встретятся на пути. Значит, Матьяш идёт за победой. Неужели может быть иначе? Скажи мне, Влад.
Муж с усилием улыбнулся:
– Не тревожься. Всё случится, как хочет Его Величество.
С этими словами он улёгся на своей стороне кровати, укрылся одеялом и, повернувшись спиной к супруге, плотнее зарылся головой в подушки. Тем самым он дал понять, собирается спать, а не разговаривать.
Илоне ничего не оставалось кроме как тоже заснуть. Она встала, потушила в комнате все свечи кроме одной и, осторожно ступая, чтобы в полутьме ни обо что не споткнуться, вернулась к общему ложу.
Уже устроившись под одеялом на своей стороне кровати, Илона продолжала смотреть на мужа, а вернее - на его затылок, на длинные тёмные волнистые пряди, которые разметались по подушкам.
"Отчего Влад заранее недоволен будущим походом?" - думала она, и ей хотелось понять своего мужа. Если бы он сейчас показал, что не спит, она спросила бы его мнение о том, как Матьяша ведёт дела. Например, о том, что в конце октября король сам ездил проверять, выполняются ли его распоряжения, касающиеся предстоящей войны. Сначала Его Величество поехал в Сегед, на границу королевства, и проверял, как туда стягиваются войска, а затем доехал до Дуная, чтобы посмотреть, начали ли прибывать лодки и прочие суда, чтобы через месяц переправлять воинов. Переправа войск должна была проходить близ города Петроварадин, и Илона спросила бы мужа, не повредит ли крестоносцам то, что их будущие перемещения так хорошо известны. Ведь турецкие лазутчики тоже видят приготовления к переправе и понимают, что к чему. Может, было бы лучше, если б венгерские войска собрались в нескольких лагерях и переправились бы через Дунай в нескольких местах? Может, поэтому её мужу и казалось, что война ненастоящая?
Увы, жена Ладислава Дракулы ничего в этом не понимала. Ей просто хотелось, чтобы муж улыбнулся не с усилием, а искренне, и искренне сказал бы, что всё закончится благополучно, то есть он вернётся с войны невредимым. Она вздохнула и подумала: "Ну, хотя бы сейчас он здесь", - а затем, по-прежнему глядя на его затылок и на разметавшиеся пряди, аккуратно положила ладонь на кончик одной из них, потому что знала: такое прикосновение к волосам не чувствуется, и муж ничего не заметит, даже если не спит. Зато самой можно лучше почувствовать, что тот рядом.
В прежние времена Ладислав Дракула, ночуя с супругой в одной постели, постоянно стремился вести беседы, а теперь стало наоборот - Илона сама хотела бы поболтать. Говорить хотелось потому, что так сильнее ощущается присутствие другого человека, а когда он просто лежит, повернувшись к тебе спиной и отодвинувшись подальше, то в полумраке похож на призрак.
* * *
У женщины совсем другой взгляд на войну. Мужчина, думая о предстоящем походе, думает о будущих победах, а женщина думает о том, как бы получше собрать мужа в дорогу.
– Война ещё не началась, а ты уже сама не своя, - укоризненно заметил Ладислав Дракула, когда увидел, что Илона заставила слуг распаковать уже уложенные тюки с вещами, чтобы ещё раз всё проверить.
– Что же будет, когда я уеду?
– Когда ты уедешь, я буду спокойнее, - ответила Илона, - ведь когда ты уедешь, я уже ничего не смогу для тебя сделать, а сейчас, собирая тебя в дорогу, я всё ещё могу позаботиться о тебе.
Муж слушал и как будто не верил её словам, но Илоне казалось, что все мужчины ведут себя так же - они беспечны, когда отправляются в дорогу. Им кажется, что лишняя пара сапог, забытая дома, ничего не изменит, а между тем она может изменить очень многое. Если одна пара промокнет и не будет второй, сухой на смену, то можно простудиться. А если подобное случится зимой, то что тогда?
Предстоящая зима обещала быть самой обычной - тёплой, слякотной, когда с небес сыплет мокрый снег, а не сухой и колючий - и вот в такие зимы лишняя пара сухих сапог совсем не помешает. А в доказательство, что с зимой шутки плохи, Илона могла бы рассказать своему мужу историю, которую ещё вспоминали при дворе, хотя она казалась давним делом.
Это была история о том, как нелепо закончил свою жизнь молодой епископ Печский - Янош Панноний. С Матьяшем они никогда особенно не ладили, поскольку Янош тайно сочинял про короля эпиграммы на латыни, которые многим придворным казались удачными и распространялись в списках, так что тайное становилось явным, а Его Величеству, конечно, это не нравилось. Хоть Матьяш и делал вид, что ценит удачные шутки даже про самого себя, но сам не смеялся, и автор эпиграмм всё больше укреплялся в мысли, что рано или поздно разразится гроза. Увы, бросить сочинительство или начать сочинять хвалебные стихи епископ был не в силах. Таковы все поэты, они не вполне властны над своим вдохновением и сочиняют то, что сочиняется, а затем вынуждены терпеть удары судьбы.
Неизвестно, сколько это могло бы продолжаться, но Панноний сам ускорил события, примкнув к заговору, целью которого было передать венгерский престол одному из сыновей польского короля. Конечно, Матьяш узнал о заговоре, а затем разбил польскую армию, которую заговорщики призвали в Венгерское королевство, но с самими заговорщиками Его Величество поступил очень милостиво - многих простил, и только Янош Панноний из-за своих эпиграмм не надеялся на прощение, поэтому решил бежать.
Ему пришлось отправиться в путь зимой, в декабре, и, разумеется, собираться очень спешно, а рядом не оказалось никого, кто помог бы беглецу правильно собраться в дорогу, поэтому Панноний набил дорожный мешок любимыми книгами, а про тёплые вещи забыл. Он хотел бежать в Италию, но доехал только до Славонии, заболел в дороге и умер на одном из постоялых дворов недалеко от Загреба. Умер! Умер из-за того, что плащ был не достаточно тёплым. Как нелепо! Тем более что Матьяш после говорил, что готов был простить и Паннония среди прочих заговорщиков, и что напрасно тот уехал. Возможно, король лукавил, но от этого смерть епископа-поэта не казалась менее нелепой.