Принцесса на горошине
Шрифт:
Лиля лишь насмешливо фыркнула.
– Можно подумать, кто-нибудь да проникся бы твоей речью, если бы сейчас услышал. Марьяна, ты помнишь, в каком отделе я работаю? В отделе рекламации. Весь интерес приходить каждое утро на работу, лишь в том, чтобы посплетничать о ком-нибудь. Так почему не о тебе? Кстати, а, правда, говорят, что у Марата Назимовича семья в Калининграде осталась?
Я медленно выдохнула, собирая в кулак последнее спокойствие и силы. Молчала. А мама, видимо, поняла, что младшая дочь перегнула палку, что я расстроилась, возможно, даже разозлилась, подошла ко мне и погладила
– Перестань уже. В конце концов, это, на самом деле, никого не касается.
– И даже нас? – якобы удивилась сестра. – Мы же, вроде как, семья. Должны понимать, с кем будем иметь дело. Возможно, много лет вперед.
Мама снова меня погладила, кинула на меня быстрый взгляд. И осторожно проговорила:
– Нас, конечно же, касается. Мы – семья. Лиля права, дорогая.
Я аккуратно освободила свою руку, от матери отступила и негромко проговорила:
– Узнаю про обед.
Я из комнаты вышла, приостановилась всего на секунду, чтобы перевести дыхание, и услышала за дверью возмущённый шёпот. Кажется, мама всё-таки высказывала Лиле за несдержанность и любопытство. Но слов я не разобрала.
Обед Шура подавала с каменным лицом. И всё смотрела и смотрела на маму. Как на врага, который неожиданно оказался под крышей её дома. А она обязана проявлять благородство. У меня настроение тоже было изрядно подпорчено, аппетита совсем не было, и я лишь присутствовала за обеденным столом. Мама с Лилей о чём-то весело болтали, переговаривались, строили какие-то планы, которые, между прочим, и меня касались, а я всё больше молчала.
– Хочу маму завтра по магазинам поводить, - сказала мне Лиля после обеда. Мама отправилась гулять по дому, а сестра с довольной мордочкой потягивала вино из бокала. Обратила ко мне многозначительный взгляд. – Не хочешь к нам присоединиться?
– Нет, - тут же отказалась я. – Извини, я занята.
– Ааа, - протянула Лиля. Помолчала, подумала и поинтересовалась: - А денег дашь? Маме нужен новый гардероб. Да я бы и себе пару вещей прикупила.
Я повернулась, взглянула в невозмутимое лицо сестры. Решила спросить:
– Мне кажется, тебе завтра нужно на работу. Разве нет? Ты и так сегодня не пришла без весомой причины.
– Как это – без причины? – искренне удивилась Лиля. – Мама же приехала.
Я не удержалась от усмешки.
– Ах да. Это причина.
– Конечно, - твердо заявила Лиля. – И я удивляюсь, что ты этого не понимаешь.
Я вздохнула.
– Я всё понимаю, Лиля. Но мы с тобой, кажется, договаривались.
– О чем?
– Какой образ жизни ты ведешь, раз остаешься в Москве и рассчитываешь на мою помощь. Ты работаешь, ты поступаешь учиться со временем. Устраиваешь свою жизнь.
– Я и устраиваю свою жизнь, - обиженно пробубнила сестра, отворачиваясь от меня. – Но ты почему-то не требуешь этого от себя.
– То есть? – удивилась я. – Хочу напомнить, что я своё отучилась, у меня есть образование, профессия.
– Которые тебе ни к чему, - парировала Лиля.
– Это уже другой вопрос. И я пытаюсь тебе помочь. Просто финансировать своё проживание в Москве я не собираюсь.
– А мамино? – в лоб спросила она меня.
И
– Очень красивый дом, - снова похвалила она. – Такой большой, такой уютный.
Я промолчала, а когда гости, наконец, решили этот большой и уютный дом покинуть, Шура тут же принялась жаловаться.
– Эта женщина!.. Марьяна, эта женщина, я застала её в кабинете твоего отца! Ты представляешь? Ни стыда, ни совести! Смотрю, дверь приоткрыта, захожу, а она сидит за столом!
Я вздохнула. На Шуру посмотрела и попросила:
– Успокойся. Я должна была её пригласить в дом… в гости.
– Для чего?
– Я не знаю, - растерялась я. – Я посчитала это правильным. – Я на экономку посмотрела, попыталась объяснить: - Шура, она моя мать.
– Мать, - возмутилась та тут же, да ещё в полный голос. – Мать, которая за двадцать лет ни разу тобой не поинтересовалась. – Вскинула руку в широком жесте. – И не надо, не надо мне говорить, что у неё возможности не было!
– Не буду, - шепнула я в сторону.
А вот Шуру уже было не остановить.
– Я что, папу твоего не знаю? Да Александр Григорьевич был справедливейшим, добрейшим человеком! Как бы он на неё не злился, если бы она хотела тебя видеть, я уверена, он бы ей это со временем позволил. А она не хотела! Зато теперь по дому ходит хозяйкой! Где это видано? Бедный Александр Григорьевич, наверное, в гробу переворачивается!..
Тут уже я не выдержала и настойчиво попросила:
– Шура, заканчивай это. Не хочу я слышать таких выражений.
Экономка тут же приутихла. Виновато посмотрела и коснулась моего плеча.
– Прости. Прости меня, дуру. Но я ведь… - Шура сделала глубокий вдох, будто перед прыжком в воду. – Марьяна, скажи мне правду. Ты хочешь пригласить их жить сюда, в дом? – И тут же отчаянно качнула головой. – Я не смогу, я с ним не уживусь.
Я на Шуру посмотрела, потом обняла её, прижалась щекой к её виску. И сказала:
– Успокойся. Никого я сюда жить не зову. Не собираюсь даже. Ты в доме хозяйка, Шура, ты.
Шура заметно успокоилась, присела ко мне на диван. Мы с ней обе помолчали, неожиданно пригорюнившись. Смотрели на портрет отца.
– Что делать будем? – грустно поинтересовалась Шура.
– Что-нибудь придумаем, - уверенно сказала я. И попросила её: - Только не нервничай. У тебя же давление.
Шура пообещала не нервничать, ушла к себе, и, видимо, всё-таки придумала выход. Как ей показалось самый правильный. Потому что уже спустя пару часов приехал Давыдов. Я совсем его не ждала, а он просто вошел в мою комнату и остановился в дверях. Я посмотрела на него и с удивлением, от его внезапного появления, и с настороженностью. Потому что выражение его лица ни о чем хорошем не говорило.