Принцесса на горошине
Шрифт:
– А я что, не работала? – тут же затараторила в трубку Лиля. Голос её становился всё звонче. – Я единственный раз… ну да, не пришла, потому что мама приехала! Мама! Ни у кого нет матери, кроме меня? Всего два дня, я же заявление написала на отгул! А сегодня прихожу, а мне документы на руки!
Я поморщилась. Попросила:
– Не кричи, пожалуйста. – И пообещала: - Я всё узнаю и тебе перезвоню.
– Нет, - выдала Лиля в гневе, - пусть они мне перезвонят! Перезвонят и извинятся!
В исполнении этого её желания я сильно сомневалась, но
– Уволили её, - услышала я ворчание Шуры рядом. – Работать нужно! Кричит ещё.
Комментировать я не стала, вместо этого, после недолгого колебания, набрала номер Марата. Интуиция подсказывала, что без его участия тут не обошлось.
Так и оказалось. После моего осторожного уточнения, Давыдов легко и четко ответил:
– Да, я распорядился, чтобы её уволили.
Я устало прикрыла глаза, а в трубку протянула жалобное:
– Зачем?
– Затем, что твоих родственников в компании не будет. Я, по-моему, довольно четко это обозначил, и даже не вчера. Не будет она здесь работать, Маша. Не будет.
– А мне теперь что делать? Снова искать ей работу?
– Тебе предлагаю успокоить свою сестринскую совесть, и дать взрослой девочке устроить свою жизнь самой. Так, как у неё получится.
– Мама будет просить за неё, - посетовала я.
– Ни минуты в этом не сомневаюсь. И за дочку попросит, и за себя попросит. За ней не застоится.
– Ты говоришь, как Пал Палыч, - обиделась я.
– И мы с ним оба правы.
– А что мне сказать Лиле теперь?
– Что ты не сможешь ей помочь, - подсказал Давыдов. – И, поверь, чем дальше она будет от тебя, тем лучше.
Конечно, ему легко говорить. Ему не нужно выслушивать от сестры и от матери, что я их не люблю, не ценю, что мне всё равно на их благополучие, и, судя по всему, они мне только мешают.
– Ты даже встретиться с нами не хочешь, - печально заметила мама, и я, сама не знаю как, согласилась пообедать с ней и с сестрой сегодня. Чтобы подумать, как решить проблему с Лилиным трудоустройством.
– А ты не хочешь устроиться на работу? – задала я матери вопрос, когда мы сидели за столиком в ресторане и ждали, когда нам принесут заказ. До этого минут десять я выслушивала жалобы родственниц на несправедливость и черствость работодателей, Марата Давыдова в частности.
– Это ведь по его указке меня уволили, - печалилась, едва ли не плакала, Лиля. – А мне нравилось там работать. Хорошая работа, хорошая зарплата.
– Работать нравилось, а ходить на работу не нравилось, - не удержалась я от замечания.
– Не говори так. Твоя сестра осталась дома на пару дней, чтобы меня поддержать. Всё-таки это непросто в моем возрасте решиться на переезд, изменить всю жизнь.
Я на мать смотрела, улыбалась, кивала. Потом повторила:
– Тебе тоже надо устраиваться в Москве.
– Что ты хочешь сказать? – удивилась Лиля. – Чтобы мама шла работать? В её возрасте?
– Маме всего пятьдесят, Лиля.
– Вот именно! И, по-моему, она заслужила, чтобы ей помогали дети. Ты и я. А не гнуть спину до пенсионного возраста. Разве я не права?
Я наблюдала, как мама протянула руку и накрыла ладонью руку младшей дочери. Попросила ту:
– Лиля, успокойся. Всё устроится. Дороги назад у нас всё равно нет. – Выдала бодрую улыбку. – Будем покорять Москву.
Они держались за руки, смотрели друг на друга с пониманием и поддержкой, а я чувствовала себя лишней. А ещё предательницей. Что могу, но не хочу помочь и поддержать.
– Мы что-нибудь решим, - проговорила я неуверенно, не зная, куда деть глаза.
– Ты ведь не хочешь ничего решать, правда?
Лиля вышла вместе со мной из ресторана, я собралась уезжать, а мама с сестрой, по всей видимости, вознамерились продолжить ужин. Я не слишком этому была рада, хотя бы потому, что посетители начали с любопытством поглядывать в нашу сторону. Метрдотель, судя по всему, новенький, в лицо я его не помнила, без конца подгонял к нашему столику официанта, в надежде поразить меня сервисом и обслуживанием, и ещё этим привлекал лишнее внимание.
В конце концов, я решила уехать, а вот мама с сестрой воспротивились. Заведение их впечатлило, а я зареклась встречаться с ними в дальнейшем в любимых мною ресторанах. Много знакомых, чрезмерное любопытство, всё на виду. И мне весь вечер казалось, что с нас глаз не сводят, точнее, с меня. Вроде бы кому какое дело, с кем я ужинаю, правда? Но дело было.
Да и разговаривать мне с мамой и сестрой особо было не о чем, сплошные просьбы, претензии и ожидания. От меня требовалось побеспокоиться, устроить комфортную жизнь, достать кошелек и эту самую комфортную жизнь оплатить.
Лиля достала откуда-то сигареты и закурила. Я на сестру смотрела. До этого она при мне не курила, как говорил Пал Палыч, всеми силами строила из себя девочку-подростка. Немного блаженную, а порой придурковатую. Я всегда с укором смотрела на начальника охраны после таких его умозаключений, но при этом понимала, что и возразить мне ему особо нечего.
Сестра снова на меня посмотрела и заявила:
– Ты не хочешь ничего решать.
Я тоже решила быть искренней и сказала:
– Я не считаю, что я должна.
Лиля удивленно взмахнула нарощенными, густыми ресницами.
– Не должна? – повторила она за мной. – Матери не должна? После того, как с ней поступили?
Я старательно подавила в себе раздражённый вздох.
– Я никак с ней не поступала, - сказала я сестре. – Я так же, как и ты, была ребенком. И меня никто ни о чем не спрашивал, и со мной не советовался.
– Но твой отец, - начала сестра в возмущении, а я её невежливо перебила:
– У тебя тоже есть отец. Почему ты к нему не предъявляешь претензий? Почему он не сделал маму счастливой, и не дал ей того, что она, как ты считаешь, заслуживает? Или мой отец обязан только по факту того, что умел деньги зарабатывать? Это несколько надуманно, ты не считаешь?