Пришельцы. Выпуск 2
Шрифт:
— Я же выходила! — возмутилась она в полный голос.
— А кому сейчас легко, бабушка? — невпопад пробормотал Кирилл, протискиваясь между старушкиным рюкзаком и поручнем. На всякий случай он отошел в дальний конец салона и уселся на свободное место; пассажиров в это время было Немного.
До следующей остановки Кирилл узнал о себе много нового от старушки с рюкзаком, которая, чтобы всем хорошо было слышно, использовала свои голосовые связки в полную силу. Благо, она употребляла только печатные выражения. Как только автобус остановился и открыл двери, старушка снова начала выходить рюкзаком вперед, цепляясь за поручни напряженными руками. Она скрылась из глаз, но на последней ступеньке, видимо, замерла в той же нелепой позе; автобус стоял еще довольно
Время от времени автобус ощутимо встряхивало, что-то скрипело и звенело, рычал двигатель, в жаре и духоте салона витал запах сгоревшей солярки, и все это вместе раздражало, как ноющий зуб. Только философский настрой немного помогал: лучше плохо ехать, чем хорошо идти! И главное — не забыть забежать в магазин и что-нибудь купить к завтраку.
Дома Кирилл вздохнул с некоторым облегчением: здесь было немного прохладнее. Вот что значит — окна на север! Хотя и темновато днем. А сейчас — к вечеру — так совсем темно.
Раздевшись прямо с порога, Кирилл залез наконец в ванную. Он даже запел от предвкушения водных процедур, но тут же зашипел от бессилия: вода из крана не лилась — ни горячая, ни холодная.
— Дурдом какой-то! — процедил он сквозь зубы и пошлепал босыми ногами на кухню. Для скромного омовения пришлось воспользоваться полчайником воды. А жажду в случае чего можно было утолить минералкой: в холодильнике стояла полная бутылка.
Вылив на голову остатки воды, Кирилл влез в спортивные штаны, включил свет в комнате и остановился около стола. Из каретки пишущей машинки белым языком уныло свешивался одинокий лист бумаги с напечатанным названием. И ведь в голову ничего не идет, подумал Кирилл и взглянул на часы. Было пять минут одиннадцатого. Может, лучше лечь спать, а завтра и заняться благородным делом сочинительства? Или все же сейчас напрячь остатки воображения? Кирилл уселся за стол, слегка подвинул к себе машинку и прикоснулся к клавише с буквой «ка». Надо было придумать какое-нибудь простое название. Например, «Дождь» или «Ветер», а сработала журналистская привычка — подбирать интригующие названия. «Повелительница дождя» — красиво, подумал Кирилл, во всяком случае, мне нравится. И интригует, меня-то уж точно: сам не знаю, что там должно быть дальше. А может, надо спросить совета у классиков? Как там они начинали свои великие произведения?
Кирилл подошел к книжному шкафу, вытянул с полки коричневый том Достоевского. Ну что, Федор Михайлович, подскажите что-нибудь!
Роман «Игрок» начинался словами: «Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки». Ничего особенного, и без затей. Зато «Униженные и оскорбленные»: «Прошлого года, двадцать второго марта, вечером, со мной случилось престранное происшествие». Вот здесь уже затягивает. Или вот: «Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении». А вот и «Преступление и наказание»: «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С—м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К—ну мосту…»
Кирилл неожиданно увлекся этими литературными изысканиями. Он одну за другой доставал книги с полок, раскрывал, читал первое предложение и ставил том на место: «В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней»; «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие»; «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое»; «Когда мне было шесть лет, в книге под названием „Правдивые
Кирилл, наверное, еще долго бы копался в книжном шкафу, но тут в кресло возле окна уселся черноволосый молодой человек с густыми бакенбардами. Одежда его была старинного покроя, а в руке он держал трость. И хотя нежданный пришелец сидел в противоположном конце комнаты, можно было разглядеть блестящую пуговицу, вделанную в массивный набалдашник трости.
— Александр Сергеевич, вы ли это! — воскликнул Кирилл.
Согнув пальцы правой руки и внимательно разглядывая ногти, Александр Сергеевич устало проговорил:
— А что, милостивый государь, кран в ванной я должен закрывать?
Встряхнув головой, Кирилл бросил взгляд в пустое кресло, затем положил очередную книгу на стол — «В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования».
А соседи снизу совсем недавно какие-то особенные потолки себе сделали. Вот бы мы их и обмыли, подумал Кирилл, направляясь в ванную. Действительно, вентили крана он не закрутил.
Он вернулся в комнату, сунул книги в шкаф и, спасаясь от духоты, вышел на балкон. Сначала он даже улыбнулся от удовольствия — здесь было гораздо прохладнее, чем в комнате, — но через несколько мгновений сморщился: в воздухе висел тяжелый отвратительный запах. Кирилл не знал, как пахнет горящая сера, но решил, что это она и есть. С высоты девятого этажа была хорошо видна перспектива довольно широкого бульвара, обрамленного железобетонными фонарными столбами, тротуарами, газонами и пятиэтажными кирпичными домами с плоскими крышами. И вдалеке, как раз в той стороне, куда уходил бульвар, поднимались трубы одного из многочисленных заводов. Из труб медленно выползал и разливался по небу, гася звезды, мутный дымный поток. Время от времени из какой-нибудь трубы вырывался огненный факел и подсвечивал оранжевым пламенем брюхо огромного дымового облака.
В самом начале своей журналистской карьеры Кирилл пытался бороться за чистоту воздуха, но как-то безуспешно. Нет, он, конечно, понимал, что заводы должны работать — в конце концов, и само существование города зависело от них. Но почему нужно было травить самих себя ради того, чтобы заработать немного больше денег? А ведь днем они не рисковали отключать все эти фильтры и очистительные системы — только ночью. Если этого не видно, то и нет ничего? Тьфу на вас!
Позже Кирилл обратил свои взоры на другие сферы жизни человека в большом городе, но время от времени возвращался к избитой теме и вставлял шпильку-другую, хотя и считал это борьбой с ветряными мельницами. И сейчас, стоя на балконе, он смотрел на разрастающуюся в ночном небе оранжевую опухоль, сожалея об отсутствии под рукой какого-нибудь завалящего гиперболоида, чтобы жахнуть невидимым лучом крест-накрест по чадящим трубам, увидеть, как они надломятся и медленно завалятся в разные стороны. Дыма, наверное, будет еще больше, подумал Кирилл и стал разглядывать ухмыляющуюся физиономию призрачного джина, вылезшего из пламени заводской трубы. Тьфу на вас еще раз! А вот интересно, если волею судьбы я вдруг стал… ну, хотя бы простым… директором этого завода, что ли? Что бы я тогда делал и говорил по этому поводу? Вот вопрос!..
По бульвару лениво текли два встречных потока машин, наполняя пространство гулом моторов, сквозь который иногда прорывались обрывки разнообразных музыкальных фраз, рожденных автомобильными радиоприемниками. Иная легковушка несла в себе столь мощный музыкальный грохот, что, казалось, подпрыгивала в такт барабанных ударов…
Кирилл ушел в комнату и плотно закрыл балконную дверь. Потом он проверил, хорошо ли закрыты все окна и форточки, не появилась ли вода в кране — вода не появилась, — и отправился спать.