Пришельцы
Шрифт:
– Товарищи!
– с робостью и несильно крикнул Суходолов.
– Где же вы?
Голос не раскатился, не прогремел, как полагалось бы ему раскатиться и прогреметь в пустоте, - он погас разом, и лишь шелест песка, стекающего ручейками с высоты, нарушил покой необозримого храма, спрятанного в горе Монашке. Гриша уже не шел, он крался по вязким плитам, испускающим синеватый свет дряблого утра, крался в сторону загадочного сооружения, которое вблизи вроде и не представляло никакой загадки: то были двери, вмурованные в скалу, белые двери и будто слегка обсыпанные снегом - они поблескивали, одинаковые размером, по Гришиным соображениям, метра на три шириной и метров на пять высотой. "А сколько их всего-то? Штук пятьдесят-шестьдесят, не меньше." Это было какое-то хранилища еще напоминало это сооружение мартеновский цех. Гриша ходил со студентами-заочниками в мартеновский цех на экскурсию, там тоже были двери в, ряд, только за ними клокотало сердито многотонное варево, огонь рвался наружу с пугающей яростью, здесь же стояла кладбищенская тишина. Бухгалтер постучал согнутым
– Эй, кто там?
– На всякий случай добавил: - Я ничего худого не замышляю, товарищи!
В резиновых сапогах хлюпала вода, бухгалтер снял их и сел отдохнуть да пораскинуть мозгами о том, что же, собственно, делать дальше? Думалось некстати о том, что за стенами этого склепа разгулялась добрая погода, тайга высветлилась, воздух там прозрачен и сладок. Еще вспомнилось про кусок сала и полбуханки бородинского хлеба. Гриша даже привстал и тяжко простонал: "Да! Как же я, елки-палки, из виду выпустил - завтра с утра человека в банк посылать, а чеки не подписаны. Вот это номер!" Остальное предугадать было не так уж и трудно. В бухгалтерию после обеда попрет народ и станет домогаться ответа: когда аванс сёдни? Спрашивать будут поначалу вежливо, потом лаяться начнут и доведут девок в конторе до слез, особо же умеет высмеивать наши порядки и оскорблять счетных работников Никита Лямкин, мужик нестарый, охальный и сильно пьющий. Ему и получать-то копейки, а ярится он больше всех, паразит! Выделит толпа, конечно, делегацию к председателю: что же, Сидор Иванович, опять нам авансу не видать, кажный раз свои кровные с мукой вырываем, Сидор Иванович! Непорядок, понимаете ли. Председатель ответит, наверно, так: "Суходолов Григорий задержался на сессии в институте, телеграмму мы ему дали, ждать будем, товарищи, больше ничего нам не остается. Суходолов - аккуратный человек, значит, произошло что-то из ряда вон, не иначе. Не знаю, товарищи, что и думать."
Потом Никита Лямкин (он навеселе в любое время суток) выставится на крыльце конторы и произнесет перед собравшимися монолог, посвященный изъянам современной нашей жизни вообще и колхоза "Промысловик" в частности. Лямкин, несмотря на полную неряшливость в быту и личной жизни, мужик начитанный и вострый. Слушать его любят больше, чем любого заезжего лектора, будь тот лектор хоть и кандидатом наук. Лямкин артистичен и для колориту кого хочешь изобразить может схоже. Особо же удачно он изображает главбуха Суходолова. Губы ниточкой стянет, подлец, чуб на сторону кинет, портфель у кого-нибудь позаимствует и выкатит из переулка с рожей государственной озабоченности (взгляд притом сделает стылый), покивает, будто конь, замученный оводами, публике, растеплевшей от смеха, и скроется за дверями конторы. После спектакля Никиту обязательно кто-нибудь пригласит тишком добавить или строить, глядя по обстоятельствам: потешил - значит, и заработал.
От таких мыслей и картин голова Суходолова пошла кругом, он опять застонал, неистово ударил в дверь кулаками:
– Эй, товарищи! Алло, товарищи!
Дверь была нема, бухгалтер отметил про себя мимоходно, что кулаки он не отбил, хотя стучал во всю силу, и что он имеет дело, пожалуй, с тем же материалом, из которого произведены плиты, настеленные в пещере. Надежду на благополучный исход приключения наш герой с полной очевидностью теперь исключал, он в отчаянии опустился на свою мокрую одежду, чтобы немного успокоиться и поискать разумное решение. И тут вдруг над крайней дверью справа зажегся синий фонарь, следом раздался густой зудящий вой - похоже, сигнал тревоги. "Давно бы так!
– без особого облегчения подумал Суходолов.
– Автоматика у них, видать, разладилась: сколько уж блукаю в их хозяйстве, а они только хватились!"
Сирена, запрятанная невесть где, испустила дух на низкой ноте, фонарь притух, незваный гость почувствовал, что тело его наливается тяжестью и голову туманит сон.
3
Во сне то происходило или не во сне, Гриша после не мог ответить на этот вопрос с - полной уверенностью, у него сложилось убеждение, что был он на некоторое время заключен в некий сосуд с прозрачными стенками: видел все, осознавал все, но двинуться с места не имел возможности, он не однажды пытался встать, но обязательно упирался затылком во что-то мягкое, напоминающее резину, и с маху садился. Какие же события протекали за тот неопределенный отрезок времени, когда сладкая дрема сменялась явью? Позже выяснилось: бухгалтер колхоза "Промысловик" отсутствовал среди живых ровно трое суток (пришлось задним числом оформлять отпуск без содержания и написать в заявлении: "возникла необходимость срочно посетить больную бабушку, проживающую в городе Абакане"). Трое суток Гришу искали колхозники, поднятые по тревоге, в таежных чащобах, и Никита Лямкин пустил слух, будто Суходолова засекли на вокзале областного центра в состоянии сильного опьянения и будто бы колхозный главбух просаживал с темными людьми деньги из артельной кассы. Это все позже прояснилось, а пока же Суходолов был закупорен в сосуде, голодный, конечно, и наблюдал разные события. Он видел, например, как из ниши, над которой загорелся фонарь, бесшумно выкатил горбатый саркофаг, наполненный желтой куделью. Кудель ворочалась, винтилась, будто дым над трубой, и редела, затем расслоилась и стала напоминать срез льда на речке: каждый слой имел свою толщину и свой оттенок. Потом саркофаг укатил за белую дверь, зато появилось существо величиной, пожалуй, этак с годовалого
Вот еще картина в момент прозрения.
В подземелье сделалось намного светлей, чем было раньше, рядом и в отдалении, едва касаясь плит, настеленных сплошь, прыгали мохнатые шары чуть больше футбольного мяча, они плавно вздымались и с треском испускали искры. Шары, кажется, были не совсем одинаковые по размерам, в основном ярко-желтые, попадались и рубиновые, еще реже попадались зеленые. Шары рассыпались, подобно ртути, слипались "в массу, пропадали из видимости, падали медленным дождем... Пляска эта являла собой волшебное зрелище, и Суходолов, когда явление прекратилось, обнаружил, что неопределенно долгое время пребывает с широко открытым ртом. "Распахнулся, как сельский дурачок!" - огорчился бухгалтер и заснул опять, сознавая с безысходностью и унынием, что по-прежнему голоден и что никто не собирается здесь его кормить.
"Ну, вот и все!" - Григорий Суходолов облегченно вздохнул и почесал затылок.
– Кончилась моя каторга!"
В лицо набегал ветерок с таежными ароматами. Пахло прелым листом, хвоей, теплой глиной. "Наверху хорошая погода, - рассеянно подумал пленник.
– Пихта сильный аромат дает". Знакомо всхлипывала вода, закачиваемая сквозь круглое отверстие в куполе пещеры, шуршал песок, стекающий откуда-то из черной высоты. "Почему же я решил, что они меня отпускают? Да, ветер! Раньше ведь я сидел вроде бы под колпаком". Для начала Гриша обстоятельно оделся, натянул сапоги (одежка - была абсолютно сухая, но мятая) и пошел искать живую душу. ^Сперва пусть пожрать дадут, голодно ить, спасу нет!"
Гриша сразу заметил, что крайняя дверь, в которую он стучал недавно (вчера, позавчера?) открыта и там, в помещении кто-то сидит. Впервые у Григория болезненно колыхнулось сердце. Чувства, переживаемые Суходоловым, вряд ли есть возможность передать словами. Поставьте себя на место нашего героя, и вы поймете, как эти сложно. Мы тоскуем до пришельцам, мы ждем их с надеждой, и вместе с тем при мысли о возможности такой встречи нас одолевает ни с чем не сравнимая печаль: наука говорила и теперь говорит, что шансов на такое свидание у нас ничтожно мало. Может быть, и когда-нибудь... Космос вечен, а жизнь человеческая - лишь мгновение, никак не отраженное на холодном лике Вечности. И цивилизация наша - тоже мгновение, а Земля, прекрасная Земля, наша, лишь песчинка в космическом океане. Мы дерзки в мыслях, но дано нам, увы, немного. Здесь и лежит неумолимая сущность бытия. Может быть, и когда-нибудь. Ждать, надеяться, работать, искать. Где-то, наверное, все-таки записано высшее предначертание человечества? Где и каким способом оно записано? Будем предполагать, что высшее предначертание наше состоит в том, чтобы выйти в космос и соединиться с братьями по разуму для свершения таких дел, о которых пока и предполагать невозможно. Кто знает, кто знает...
Такой точки зрения придерживался бухгалтер Гриша Суходолов, страстный любитель фантастической литературы, выдумщик и мечтатель. Это при его-то скучнейшей профессии? Возможно ли сочетать в себе столь противоположные качества? Оказывается, возможно. Во всяком случае, Гриша Суходолов их сочетал.
Глава третья
1
Сидор Иванович Ненашев появился в своем кабинете около одиннадцати часов утра и поманил пальцем за собой секретаршу Галю, веснушчатую и застенчивую. Секретарша Галя поняла: надвигаются важные события, потому что в новом костюме и модных туфлях она видела своего начальника единственный раз, когда он приехал на общее колхозное собрание выбираться в председатели, его сопровождали тогда секретарь райкома партии и еще кто-то из области. Гляделся начальник хорошо: был он приземист, широк в плечах, голова его, кипенно-седая, четко выделялась в темноватом углу за столом, большие и бархатисто-черные глаза смотрели ласково и рассеянно. "Почему, - не впервые подумала Галя, - мужику достались такие очи, вот мне бы их, я бы всех женихов в округе с ума свела!".
– Сегодня гостя жду, - сказал Сидор Иванович с хрипотцой.
– Ты сообрази.
– По какой категории?
– Категория первая, девочка!
По заведенному порядку колхозные гости были разделены на три категории. В первую входили личные друзья Ненашева и очень важные чиновники, тоже знакомые. По первой категории полагался коньяк в кабинет и яблоки (по возможности - лимоны); домашний обед и баня в затишке на берегу ручья. Вторая категория имела обед в столовой на три блюда, плюс, само собой, водка и лишь в исключительных случаях - баня, иногда с пивом. Присутствие Ненашева было не обязательным, потому что по второй категории потчевали мастеровых людей со стороны - обычно монтажников и электриков, которые занимались установкой особо сложного оборудования - станков в мехмастерской или доильных агрегатов новейшей конструкции. В специалистах высокой руки колхоз нуждался и будет нуждаться, поэтому любое дело венчало вот такое праздничное застолье.