Пришельцы
Шрифт:
Для разбитных и наглых шабашников у Ненашева не было теплых слов, секретарша Галя выносила старшему в сумке или бумажном пакете поллитровки (их количество оговаривалось заранее) и наказывала от лица председателя, чтобы выпивать и закусывать граждане шабашники убирались куда-нибудь подальше и не мозолили глаза трудовому населению и детям, которым совсем ни к чему слушать всякие там непотребные слова и выражения.
Такой вот был порядок, выработанный и отточенный практикой колхоза "Промысловик" в тонкой области представительства и внешних связей. Стоит отметить, что расходы на это самое представительство и внешние связи нес лично Сидор Иванович и выкладывал из собственного кармана немалые суммы, чем смущал и озадачивал членов правления. Когда же Ненашева убеждали,
Давайте и мы не станем об этом больше рассуждать. Итак, . Сидор Иванович приказал секретарше Гале:
– Категория - первая!
– А баню топить когда?
– Насчет бани отдельно скажем. Действуй. Галя начала действовать, Сидор же Иванович углубился в нелегкие и непростые размышления о том, как общаются с пришельцами? Вежливо и предупредительно с ними общаются. А еще? В нашей фантастике, советской, пришельцы добрые и мудрые, а в переводной и зарубежной - всякие, в основном же - коварные, и прилетают они к нам с конечной целью оккупировать Землю, подмять под себя или вовсе уничтожить людской род. Зарубежная фантастика (Ненашев кое-что читал) предписывает держать с инопланетянами ухо востро. "Лезет в башку какая-то чертовщина!
– думал с досадой председатель.
– Если бы захотели нас подмять, они бы не дрыхли под горой, понимаешь, шевелились бы!" Ненашев решил, что действовать придется по обстоятельствам, а пока подался на крыльцо развеяться.
Солнце поднялось в тот день умытое, ядреное и круглое. Горы были точно облиты фиолетовыми чернилами, над круглыми их вершинами завивался туман, воздух был напоен теплой сыростью, в тени крыльца ходила пестрая курица, она поднимала ноги попеременке и замороченно останавливалась: улицу пересекала сугорбая старуха, она держала у живота цинковый таз с прополосканным бельем, в луже поодаль лежала свинья, лежала на боку, распластанная, с закрытыми глазами и с выражением блаженства высшего порядка, нам недоступного. Крыши домов, загороженные тополями в молодой ярой зелени, просыхали пятнами, отдавал серебром штакетник, кое-где еще блестела роса, над тайгой зыбко и коротко вспыхнула радуга. Ненашев потоптался на крыльце, оглядел из-под руки окрестности и неожиданно для себя засмеялся, он теперь окончательно пришел к мысли, что никаких пришельцев нет и не будет во веки и что пора заняться серьезными делами.
2
– Снисхождения вам не будет!
– отрезал председатель.
– Никакого, чтоб вы знали.
– Не по-соседски так-то, Сидор Иванович!
– Мне с вами детей не крестить.
– Не плюй в колодец, и так далее...
– Знаю я эти байки, все простить могу, а жестокости - никогда! Лошадь, она, Витя, намного лучше тебя, ты над этим никогда не задумывался?
Витя Ковшов, буровой мастер из геологической партии, попробовал задуматься и наморщил даже лоб, но лицо его, большое и румяное, лицо здоровяка, осталось улыбчивым и глуповатым. Витя сидел сбоку председательского стола в позе вольной, он не снял даже кепку, белую, пушистую и замазанную глиной. Витя носил все дорогое: джинсы - американские чуть ли не за триста целковых, стеганую курточку финскую, ботинки на высоченной рифленой подошве - немецкие. Редкие эти вещи на нем с быстротой необыкновенной приобретали вид самый затрапезный: джинсы были в масляных пятнах, курточка порвана на груди и не застегивалась, ботинки не мылись и не чистились с того самого дня, когда обрели хозяина, свитер-водолазка тоже был захватан и в дырах. Когда старшие товарищи говорили бравому мастеру про то, что на работу можно ходить в чем-нибудь и попроще, что одежду надобно беречь, он махал рукой:
– Тряпки - не самое главное.
Хотя самого главного у Вити не было, кажется, вообще, он частенько работал
– Ты головной убор сними, Витя. Этому в первом классе учат: зашел в дом - сними шапку.
Витя, посопевши, стянул кепку, шевелюру кое-как пригнул пятерней.
Сидор Иванович видел, что в кабинет зашел. Гриша Суходолов и сел на стул у двери.
– Слово мое твердое, Виктор. Я не отступлю. Акт составлен, и дело будет передано, как положено, в народный суд. У меня все. Ступай себе с богом, видишь, люди у меня.
– Гришка-то? Он свой парень, - Витя показал кепкой, зажатой в руке, на бухгалтера, и в этот момент, заметил председатель, глаза бурового мастера начали сперва круглеть, потом они даже вроде бы побелели и рука, протянутая в сторону Суходолова, замерла. Витя испытал нечто вроде короткого обморока, руку он с трудом согнул, опустил плетью, охнул, рыхло поднялся со стула и опрометью рванул из кабинета, пробухал тяжелыми ботинками в приемной, пробухал по крыльцу и ударился шибким бегом вдоль улицы, сноровисто перепрыгнул через свинью, которая все нежилась, и пропал из вида. Свинья всколыхнулась, будто волна, и тоже побежала, всплескивая ушами. У Ненашева было настроение посмеяться,. но он почувствовал, что не может повернуть голову, что затылок его омертвел и по спине ползут мурашки. Бухгалтер Суходолов привстал, робко улыбнулся и кивнул, приветствуя кого-то. Председатель Ненашев вдруг испытал непоборимое желание говорить. Говорил он для кого-то, но смотрел исключительно на Суходолова, который двигался мелким шагом вдоль ряда стульев в глубину кабинета.
– Видишь ли, Гриша., Я уже вскользь упоминал о том, что все могу простить, почти все, но жестокость - никогда. Они что делают, геологи, они лошадей наших, во-первых, запрягают без спросу, во-вторых, катаются верхами на них. Трех уже, считай, загнали. Напьются и давай, значит, кататься. Откудова такая мода у молодежи завелась - лошадей мучить, - убей, не пойму. Вот я участкового нашего и подключил, тот и поймал их на" месте преступления. Акт составлен, с понятыми, конечно. Пусть за лошадей деньги платят и позору пусть нахлебаются полной ложкой. Да!
Гриша все двигался сбивчивым шагом вдоль стульев, выстроенных шеренгой у стены, рот его был слегка приоткрыт, и руки он прижимал возле сердца с выражением, слегка испуганным, но больше, пожалуй, удивленным.
– А то, понимаешь, совсем распоясались!
– последние слова Ненашев произнес тоном чуть ли не радостным, потому что по его закаменелой шее и вверх по затылку пошли теплые токи, в ушах нежно зазвенело, стало слышно, как в приемной у Гали играет радио. Ненашев уже знал: слева, в самом углу кабинета, кто-то сидит и что надо в ту сторону повернуть голову, он ее повернул - с затаенным дыханием. В углу действительно сидел товарищ в серой спортивной курточке и серых же штанах, чуть заметно блестевших. Было такое впечатление, будто костюм незнакомца слегка занялся инеем.
– Вы ко мне?
– привычно осведомился председатель и закашлялся, озадаченный: чуть ли не все лицо гостя, мертвенно бледное, закрывали черные очки, которые пугали: за ними, казалось, была пустота - холодная и злая. На голове неизвестного - Ненашев как-то еще не верил, что это и есть пришелец - была шапочка, тоже черная. "В Индонезии президенты такие носят, - подумал Сидор Иванович.
– По телевизору показывали".
– По какому вопросу, извините? Я как-то не видел, когда вы вошли, с Витькой тут схлестнулся, понимаешь. Непутевый парень, Витька-то.
Гриша Суходолов наконец обрел дар речи, он присел на стул и сказал с веселостью:
– Так это ж с Монашки представитель!
– С какой еще Монашки?
– Так с горы ж!
– Аа-а... Здравствуйте тогда! Добро, значит, пожаловать.
– Здравствуйте, - каким-то машинным голосом ответил незнакомец и не пошевелился, в очках его, больших, как фары, отражались окна, улица и редкие прохожие на ней: там опять шла старуха с тазом, в тазу было прополосканное белье. "Неразговорчивый!
– отметил про себя председатель.
– И важности полон".