Притворщик-2, или Сага о «болванах»
Шрифт:
— Рад, что нашли время встретиться, господин Хаммер.
— У стариков времени навалом.
Старик действительно напоминал габаритами одноименный внедорожник. В молодости он явно был настоящим громилой. На голову выше меня ростом, с широченными, немного сутулыми плечами, длинным извилистым шрамом на левой щеке и неожиданно ярко-голубыми не по возрасту глазами.
Он был одним из тех, кто не смог смириться с позором оккупации. В сороковом ему было целых пятнадцать лет. В шестнадцать он командовал боевой пятеркой, в семнадцать был схвачен гестапо, его пытали и приговорили к расстрелу. В ночь перед этим он умудрился, выломав решетку на окне, сбежать, перебрался в соседнюю Швецию, а оттуда в Англию. Приписал себе пару лет и поступил на службу в королевские воздушно-десантные войска. Закончил войну в звании старшины и полной грудью орденов и медалей. В сорок шестом вернулся домой, окончил университет и всю оставшуюся жизнь посвятил тому, чем собирался заниматься еще в детстве, то есть, биологии. О таких людях, вообще-то, надо писать книги. Очень удивлен, что никто до этого не додумался.
— Позвольте еще раз поблагодарить вас, господин Хаммер, за то, что согласились на беседу.
— Зовите меня Стен.
— Тогда я — Мигель.
— Вы совсем не похожи на испанца, друг мой.
— Моя мать была полькой.
— Понятно. Вы сказали по телефону, что хотели бы поговорить со мной о местном сопротивлении.
— Совершенно верно. Наше издательство готовит книгу об оккупации Европы. Кстати, вам предлагается гонорар, — я полез в карман за конвертом.
— Оставьте, — он махнул рукой и рассмеялся. — В деньгах я не нуждаюсь. В моем возрасте, знаете ли, потребности съеживаются до разумного предела.
— Позвольте, но…
— Если хотите сделать приятное, закажите-ка мне большой бокал хорошего французского коньяка.
— С удовольствием, — я открыл карту вин и углубился. — Royal или Tres Vielux?
— Пожалуй, Royal, — он заметил лежащую на столе пачку сигарет. — Позвольте?
— Да, конечно.
Большой бокал с коньяком полностью спрятался в его кулачище. Когда Стен делал глоток, возникало впечатление, что он отпивает непосредственно из собственной ладошки.
— Прекрасно, — заявил он, отставив наполовину осушенный бокал в сторонку. — Вот сейчас я напьюсь и начну рассказывать, как в одиночку победил Адольфа. Старики любят приврать, особенно, под хмельком.
— Вы совсем не похожи на старика.
— Видели бы вы меня в молодости, — вздохнул он и опять потянулся за бокалом. — Спрашивайте.
— Если не ошибаюсь, вы присоединились к сопротивлению в пятнадцать лет.
— Верно, в пятнадцать, но уже тогда я был крупным, — он возвышался надо мной как крейсер над байдаркой. — Все равно не хотели брать, уж как я ныл.
— Вы сразу попали в боевое подразделение?
— Нет, конечно, кто же доверит серьезную работу сопляку. В «пятерку» меня приняли через полгода.
— То есть, вам по-прежнему было пятнадцать.
— На войне быстро взрослеют, — он допил бокал и с сожалением отставил в сторону.
— Официант! — заголосил я.
— Отличный коньяк, благодарю вас — он посмотрел в сторону сигарет, я кивнул.
— Вы сказали, Стен, что на войне быстро взрослеют. Какая это была война?
— Странная, — его рука замерла на полпути. — Мы совсем не знали, как нам сражаться, много болтали и верили всем подряд, — отставил бокал и закурил. — Многие из нас поэтому так и остались молодыми.
— Чем конкретно занималась ваша «пятерка»?
— Воровали у немцев оружие, прятали его, потом оно уходило к тем, кто сражался.
— Прятали?
— Ну, да.
— Где же?
— Где угодно: в скалах, в заброшенных домах, на фермах. Даже на кладбище прятали.
— На кладбище? Интересно.
— Не то слово, — он опять потянулся к бокалу. — До сорок первого не прятали, а в тот год у нас появились «Четыре орла».
— Как вы сказали, «Четыре орла»? — я едва не поперхнулся коньяком. — Похоже на приключенческий роман.
— Так и было, — откинувшись на стуле, мой собеседник послал улыбку в прошлое. — Понимаете, мои отец с матерью были тихими и мирными людьми, а брат матери, Нильс Греннинг, был военным. В первую мировую сражался на стороне союзников против немцев.
— Даже так?
— Он был военным летчиком и одержал семнадцать воздушных побед. По тем временам — очень серьезная цифра.
— По нынешним тоже.
— Когда вернулся с войны, остался в армии и дослужился аж до полковника.
— Серьезно.
— Если учесть то, что всеми вооруженными силами у нас командует генерал-лейтенант, еще как серьезно. Так, вот, когда пришли немцы, он тоже хотел сражаться, но в то время он уже умирал. За месяц до того, как покинуть этот мир, он позвал меня и рассказал, как все же будет сражаться, даже после смерти.
— Это как?
— Дядя знал, что его похоронят на Гарнизонном кладбище. Он заранее выбрал тихое место среди деревьев.
— Чтобы не просматривалось?
— Понимаете, — одобрительно молвил он и сделал еще глоток. — Он заказал высокое бетонное надгробие и чугунную могильную плиту с орлами по бокам. Вот, и получились «Четыре орла»?
— Так, в чем же тайна?
— Могильная плита отодвигалась, достаточно было немного приподнять ее и сдвинуть вправо. Получался отличный тайник. Там мы хранили оружие, взрывчатку. Однажды там провел два дня Петер Шенеманн.
— Не задохнулся?
— Мертвым, молодой человек, воздух ни к чему. Петер оказался агентом гестапо. Мы раскрыли его и разобрались по-свойски.
— И этот тайник работал всю войну?
— Я думаю, он до сих пор в рабочем состоянии. У нас в стране хорошие мастера.
— Фантастика!
— Десять лет назад я для интереса попробовал сдвинуть плиту.
— И как?
— Сдвинулась. Боюсь, сейчас мне это уже не под силу.
— Не соглашусь, думаю, справитесь без проблем. Еще коньяку?
— Не откажусь, но это будет последний бокал. А потому, — он усмехнулся, — пусть он будет побольше и полон до краев.
— Мне кажется, вы несколько кокетничаете, говоря о собственной старости.
— Имеете в виду это, — он показал на пустой бокал.
— Ну, вообще-то…