Привет эпохе
Шрифт:
Аркадий Исаакович Райкин приехал на гастроли очень больным. Позже выяснилось, что это был один из последних, если не последний в жизни гастрольный тур великого артиста. Видно, худо ему стало еще в самолете: пилот сообщил земле, у трапа уже дежурила «скорая помощь» и Райкина отвезли не в гостиницу, а сразу в больницу. Врачи категорически запретили ему выступать, но глянул на стоявшего рядом администратора концертного зала, своим неповторимым тихим голосом с улыбкой спросил: «Афиши расклеены? Ну, вот видите, доктор, афиши уже расклеены, как же можно сорвать концерт?» И вот на сцену своей стремительной походкой выходит Райкин –
Я стоял за кулисами и понимал, что ни о каком интервью и речи быть не может. Конечно, это было в высшей степени непрофессионально, но у меня и язык бы не повернулся еще и своими вопросами мучить этого, едва держащегося на ногах человека. Райкин заметил меня сам.
– А что это вы, молодой человек, там скромненько в уголке жметесь?..
Я представился, сказал, что хотел бы задать несколько вопросов, но понимаю, что, мол, Аркадию Исааковичу не до того.
– Ну отчего же? – возразил вдруг Райкин. – Пока делают укол, я все равно бездельничаю. Спрашивайте. Только уж не обессудьте, если прервусь на полуслове, с выходом на сцену задерживаться не стану.
Врачи зашипели на меня, аки клубок растревоженных ядовитых змей, но Райкин уже жестом пригласил меня присесть рядом с ним.
Это было самое странное и самое прекрасное интервью в моей жизни. Оно прерывалось каждые три-четыре минуты, потом через минут пятнадцать-двадцать снова возобновлялось. Я напрягал слух, что не пропустить ни единого слова, произнесенного шелестящим шепотом этого, уже смертельно больного гения, а через минуту тот же голос уже гремел со сцены.
ГОЛОС СТРАНЫ
Накануне Дня Победы мне нужно было взять интервью у легендарного радиодиктора, народного артиста РСФСР Юрия Левитана. Того самого, кто читал во время войны все сводки Совинформбюро и про которого Гитлер сказал: «Возьмем Москву, первым делом Левитана повешу».
Юрий Борисович, несмотря на преклонный возраст, все еще работал, был очень занят и интервью со дня на день откладывалось. В конце-концов я не выдержал, наговорил Левитану по телефону каких-то дерзостей и даже упрекнул в том, что он-де скрывает одну из ярчайших страниц истории Великой Отечественной войны, коли не желает о себе рассказывать. На этот демарш Юрий Борисович неожиданно для меня не только не обиделся, но даже рассмеялся:
– Ну, раз вы считаете, будто я что-то утаиваю от истории, то я обязан это заблуждение опровергнуть. Приезжайте немедленно.
Почти час мы говорили с ним о годах войны, потом он извинился, сказал, что вот теперь-то ему действительно уже надо идти в студию.
– Но я компенсирую вам долгое ожидание, – сказал Юрий Борисович. Он открыл одну из лежащих на его столе папок, достал оттуда фотографию и протянул ее мне. – Это вам на память. Редчайший, можно сказать, уникальный снимок Юрия Гагарина. Это первое посещение Юрием Алексеевичем телевизионной студии на Шаболовке.
АНЕКДОТЫ ПО СЕКРЕТУ
Популярный артист Одесского театра музыкальной комедии Михаил Водяной был на гастролях в Ташкенте. На улицах его узнавали, шептались
В те годы Михаил Водяной в артистической среде считался непревзойденным рассказчиком анекдотов, которых знал множество. После очередного концерта мы ужинали вместе. Нас, журналистов, было, кажется, человек пять, гость пришел с женой. Во время ужина стали «травить» анекдоты. Увлеклись и засиделись до утра. Уже уходя, Водяной пробурчал довольно обиженно:
– Больше в Ташкент никогда не приеду.
– Мы вас чем-то обидели?
– «Обидели», – передразнил он. – Не обидели, а оскорбили. Можно сказать, в самую душу плюнули. Вот уж никогда бы не подумал, что в каком-то Ташкенте могут знать анекдотов больше, чем их знает сам Водяной, – но тут не выдержал своего собственного тона, рассмеялся и похвалил. – Молодцы, ребята. Только уговор, об этом никому ни слова. Договорились?
Х Х
Х
ГЛАВА 4
…Придумал новую рубрику, назвав ее «Город знакомых лиц». Идея такова – рассказать о работе тех, с кем жизнь сталкивает нас повседневно: с водителями автобусов и сантехниками, мастерами по ремонту телевизоров и теледикторами… Короче, для репортера нескончаемая тема. Совершенно неожиданно рубрика эта изменила мою жизнь круто и решительно.
Ответственным секретарем работал у нас Серафим Васильевич Мельников, этакий газетный зубр. Начинал он еще в конце тридцатых, всю войну прошел военным корреспондентом, после ранения оказался в местном госпитале, да так в Ташкенте и остался. По традиции, ответственного секретаря официально величали начальником штаба, мы же называли его, и в глаза и за глаза, попросту «дед». Дед был немногословен, верстая и переверстывая газетные полосы, чуть ли не сутками не выходил из своего кабинета, изводя за день по нескольку пачек «Казбека» – другого курева не признавал. Превыше всего Серафим Васильевич ценил в газете репортаж и оперативную информацию. Когда на наших страницах появился «Город знакомых лиц», дед заявил мне ворчливо:
– Ты долго еще с этим бабьем в письмах ошиваться будешь? Пора тебе в отдел информации перебираться, да ножками, ножками потопать.
– Кто ж меня в информацию возьмет?
– А сам-то хочешь?
Хочу ли? Да я мимо двери с табличкой «Отдел информации, репортажа, спорта и военно-патриотической работы «Правды Востока» без горестного вздоха не проходил. С обитателями комнаты за вожделенной дверью общаться почти не приходилось – они вечно спешили и, как положено, репортерам жили по принципу «волка ноги кормят».
Видно, дед завел со мной разговор об отделе информации не ради красного словца. Перевод состоялся уже через пару дней. Не успел я еще прижиться на новом месте, мне позвонили со студии телевидения и попросили приехать. Стройная женщина-редактор с копной медно-рыжих волос сказала, что по одной из тем рубрики «Город знакомых лиц» хочет сделать передачу, а мне предложила написать сценарий и самому стать ведущим этой передачи. В такую удачу трудно было поверить. Я знал, что кое-кто из наших мэтров пишет сценарии телевизионных передач и даже документальных фильмов, но сам об этом и мечтать не смел, таким это казалось мне невероятным.