Приют одинокого слона
Шрифт:
– Нормально. Скажи мне лучше, дорогой товарищ, на фига вы все выложили капитану? Кто орал: "Молчите! Молчите!"?
Макс поджал губы, при этом его подбородок смешно сморщился, а четырехдневная щетина встала дыбом.
– Черт его знает. Так уж вышло, - пробормотал он.
– Как-то само собой. Про шантаж случайно вырвалось, а полицай ухватился, как бульдог, и попер. Одно за другим, одно за другим. Ну и вот. Остальным так и говорили: мы, мол, почти все знаем, нет смысла запираться. Да и правда, какой смысл? Тем более, они уже знают, что у нас были трения. И про Генкин рак узнали
– Как там Мишка?
– спросил Вадим, отпив глоток и высокой кружки. Крепкое черное пиво было холодным, но от него сразу стало тепло.
– Да фигово Мишка. Совсем сдал. Лежит, в потолок смотрит, не разговаривает. Не дай Бог такое! У меня Лорка тоже пошаливала, но я старательно закрывал глаза. Чего скандалить? Давай, Вадик, еще разок за Лорку - царствие ей небесное. Если возьмут, конечно. Так вот, я о том, что скандалить - это просто ниже плинтуса. Хотя... Тут, конечно, особый случай. Я тоже вряд ли стерпел бы. Только я отметелил бы по самое не хочу, вместо того, чтобы страдать, как принц датский.
Если на кого-то словесный понос наваливался после нескольких рюмок - в качестве первой стадии опьянения, то для Макса подобное красноречие уже служило пресловутой красной линией. Он говорил быстро, связно и вполне разумно, но потом не помнил из сказанного абсолютно ничего. Дальнейшее развитие событий зависело от качества спиртного: либо он уползал на поиски фаянсового друга, либо тихо засыпал в любом подходящем или неподходящем месте.
– Прикинь, лежит и страдает!
– продолжал заливаться Макс.
– Между нами, девочками...
– тут Макс запнулся, видимо, слово вызвало нежелательные ассоциации, но мысль пробежала огородами, и он продолжил: - Между нами, любить такую... такую... У меня даже слов нет, чтобы ее обозначить. В жизни не встречал такой дуры. А уж я-то их повидал, можешь поверить!
– Помнишь Динку Каретникову, Ксюхину подругу?
– спросил Вадим.
– А как же! Такая штучка - будьте нате. Правда, не склеилось у нас, ну да ладно.
– Так вот она рассказывала про свою соседку, Аллу. У той был любовник - полный кретин. Но она его жутко любила, даже от мужа из-за него ушла. Тот ее послал - любовник, я имею в виду. Так она до сих пор страдает, уже два года прошло. Из Сочи уехала, она там жила. И до сих пор все ждет: а вдруг позвонит.
– И писем не напишет, и вряд ли позвонит!
– громко и фальшиво пропел Макс.
– Это, панове, не любовь, а болезнь какая-то. Впрочем, я тоже так Лорку любил. Она дурковала, а ее любил.
– Да?
– усмехнулся Вадим.
– А как насчет Оксаны?
– Оксаны? Оксана... Не помнишь, кто это сказал: "Она была красива, как чужая жена"?
– Чехов.
– Ладно, Вадик, не бери... в голову. Все это... в прошлом.
Макс начал сбавлять обороты и делать паузы. Глаза его наливались жидким мутным стеклом. Вадим понял, что еще немного - и Макс впадет в пьяный коматоз. Спешно расплатившись, он поволок слабо сопротивляющегося приятеля в номер.
Миша действительно лежал на кровати, повернувшись лицом к стене. Когда Вадим втащил Макса и уложил на кушетку, он повернулся, посмотрел и, не сказав ни слова, опять отвернулся. Стащив с Макса ботинки и укрыв его пледом, Вадим подсел к Мише. Тот молчал.
– Миш, - только и мог сказать Вадим. Все слова, которые лезли в голову, казались глупыми и фальшивыми.
– Будешь ее оправдывать? Из чувства солидарности?
– после длинной паузы буркнул Миша.
– Ну зачем ты так?
– Вадима покоробило.
– Со мной это по дурости случилось. Просто крыша съехала. И оправдывать Лиду я не собираюсь. Но не надо уж так из-за этого...
– Не надо?
– Миша рывком сел, чуть не спихнув Вадим с кровати.
– А что надо? Простить? Забыть?
– Ну... Оксана меня простила.
– Это не тот случай, - повторил Миша слова Макса.
– Можно простить, как ты говоришь, дурость. Да, бывает так, что несет меня лиса за синие леса, за высокие горы... жрать помидоры. И никак не остановиться, пока мордой об стену не шарахнешься. Но что она делала? Ты понимаешь?
– Ну...
– Вот и ну. Ты можешь себя представить на моем месте? После всего этого вранья - думаешь, можно поверить, что это была роковая ошибка? Или ты думаешь, что она раскаивается? Да ни черта подобного! И в том, что попалась, винит меня. Ну, пусть не винит, но злится-то на меня. За то хотя бы, что я не стал великодушно целовать ее в задницу. Она мне позавчера вечером такой цирк-шапито на колхозном поле устроила. Думала, наверно, в койку затащить, чтобы я растаял и забыл. Как я ее не задушил тогда, сам не пойму.
– Так это ты?
– поразился Вадим.
– Черт! А я-то думал...
– Думал что?
– быстро переспросил Миша.
– Да нет, ерунда. Но как?..
– Я в туалете спрятался, когда все прибежали, потом вышел. Странно только, что она промолчала. Зато на бумажке это она меня написала - сто процентов.
– Да ну, не может быть!
– не поверил Вадим.
– Очень даже может. Она мне так и сказала: если что, я всем скажу, что это ты убил Генку и Лорку, доказывай потом, что не верблюд.
– Ну и стерва.
– А то! Бумажки эти - полная ерунда. Я просто хотел убедиться.
– А если не она тебя написала?
– Да кому еще?
– махнул рукой Миша.
– Дай лучше сигарету.
Вадим протянул ему пачку, чиркнул зажигалкой, прикурил сам.
Хорошо, допустим, Лида действительно написала Мишу. Он, поколебавшись, написал Оксану.
– Мишка, если не секрет, кого написал ты?
– спросил он, загибая два пальца.
– Его, - нехотя и вполголоса ответил тот, кивнув на громко храпящего Макса.
Вадим загнул третий палец. Что же получается? Макс говорил в баре, что подозревает Лиду. Выходит, Оксана написала... его?
Нет, этого просто не может быть. Да, Оксана не могла написать себя. Либо Мишка врет, либо Макс написал не Лиду, либо Лида написала не Мишку. Либо Оксана действительно написала его.
Русская национальная еда: блин и хрен! Блинский блин!
Он лег на свою половину кровати и задумался.
Как же это все выходит по времени? Жаль, что Оксана выбросила салфетку, на которой записывала тот самый чертов хренометраж. Впрочем, можно прикинуть и без нее.