Приют одинокого слона
Шрифт:
Первым в комнату к Генке пришел Макс. Это было в самом начале второго. По всей видимости, он пробыл у него недолго, потому что Лора, которую он видел, ушла на кухню буквально через несколько минут. А вернулась минут через пятнадцать. Выходит... Нет, ничего не выходит.
Накладочка получается.
Макс говорит, что сначала у Генки была Лидка, а потом Лора. А самым первым - он сам. Получается, Макс должен был обернуться за пять, максимум - за десять минут. Это если предположить, что Лора не сразу поднялась, а пробыла какое-то время на кухне. А как же Лида?
Стоп. С того момента, как ушел Макс, до того момента, когда вернулась Лора, прошло двадцать минут, плюс-минус. В эти двадцать
Итак, Макс уходит из холла, но не идет, как все подумали, обнимать унитаз, а поднимается к Генке. Нет, все-таки сначала он заходит в туалет и оставляет там свечку. А потом уже идет к Генке. Буквально через несколько минут он выходит, спускается по лестнице и слышит Лидины шаги на площадке. Лида стучится к Генке, который, разумеется, еще жив, потому что отвечает ей, и Макс это слышит. Потом Лида выходит и сталкивается с Лорой.
Опаньки!
А что, если действительно Лида помогла Лоре с промедолом? Ведь тогда еще дневник не выплыл на поверхность, и Лида вполне могла надеяться, что о ее тайне никто не узнает. Допустим, Лора подслушала ее разговор с Генкой. Отсюда и ее намеки, и их драка.
Ладно, об этом надо подумать отдельно. Пока едем дальше.
Лора заходит к Генке, но тоже остается там совсем недолго, после чего спускается вниз. Какое-то время мы сидим с ней вдвоем, потом с улицы приходит Мишка. Еще минут через пять меня позвала Оксана. Значит, на то, чтобы убить Генку, у нее было максимум десять минут. Достаточно? Вполне.
А после этого она позвала меня, и мы с ней легли в постель. Очень мило. Она что, таким образом хотела обеспечить себе алиби?
Вадим скрипнул зубами. Все это неприятно напомнило Мишины слова про "цирк-шапито на колхозном поле". И записка с его именем... Но зачем, зачем?
Он тряхнул головой, отгоняя эти мысли.
Дальше. Дальше.
Макс в это время все еще сидел в туалете. Он видел - или, скорее, слышал, как Оксана идет к Генке. Вот только как он это определил? Тоже по походке? А пуркуа бы и не па? Лора уже вернулась в холл. Лида топает, как слон. Открылась дверь, всего несколько шагов через коридор. Кто же еще, кроме Оксаны?
Потом она вернулась в их комнату, открыла окно (вот вам и сугроб на Генкином подоконнике!) и выбросила слона в снег.
Зачем?
Вот это уже было вне всякой логики. Впрочем, Вадиму было хорошо известно, что обыватели, неожиданно для себя совершив некое преступное деяние, совершенно теряют голову и творят просто невероятные глупости, по которым потом их и находят.
Или же все это заранее и хорошо спланировано?
Конечно, нельзя было предугадать, что погаснет свет, что все разбегутся по темным углам. Но она вполне могла продумать заранее, как отвести от себя подозрение.
Подумайте сами, господа! Неужели же я такая дура, что сама бросила себе улику под окно? Меня подставили - как пить дать подставили.
А дневник? Действительно ли Оксана оставила его в баре случайно?
Она сказала, что после нее к Генке заходил еще кто-то. Сказала Максу: а не ты ли это был, дружок? Но Макс не мог вернуться. И дело даже не в том, что он не вписался бы в промежуток между визитом Оксаны и тем моментом, когда наверх поднялся Вадим. И не в том, что Макс был в полной отключке - иначе он наверняка упомянул бы об этом.
Дело в том, что последним в комнате Генки был он сам. Вадим Садовский собственной персоной.
...- Вадим!
– донесся сверху голос Оксаны.
Не говоря ни слова, Вадим встал и вышел, пнув на ходу книжку, кот о рая отлетела к камину и ударилась об решетку. Закрывая дверь в коридор, он услышал, как Лора громко рассмеялась - наверно, ей казалось что, по-русалочьи, но на самом деле смехом пьяной проститутки.
В туалете мерцал огонек. Вадим заглянул туда. Свечка в стакане стояла на умывальнике. Макс с закрытыми глазами сидел прямо на кафел ь ном полу, привалившись к стене, и тяжело дышал. В маленькой комнатке стоял омерзительный рвотно-перегарный запах.
– Ты как?
– спросил Вадим, слегка похлопав его по щекам.
– Ништяк, - выдавил Макс и снова вцепился в унитаз.
У него было одно совершенно невероятное свойство, которое всегда поражало окружающих. Если он выпадал в осадок и засыпал, то разбудить его было уже практически невозможно. Макс спал долго и, проснувшись, маялся жесточайшим похмельем. Если же алкогольная одиссея сворачивала на рвотный курс, вывернувшись наизнанку, он обретал второе (третье, четвертое и т.д.) дыхание и готов был выпить еще столько, и полстолька, и четверть столька.
Оставив Макса звать Ихтиандра, Вадим на ощупь начал подниматься по лестнице. Он уже хотел открыть дверь их с Оксаной комнаты, но его внимание привлекла едва заметная полоска света под Генкиной дверью.
Словно дьявол запел в уши: иди, поговори с ним еще раз.
Как загипнотизированный, Вадим без стука нажал на ручку. Дверь открылась, по-кошачьи мяукнув.
Сначала он не понял, в чем дело. Открытое окно, залетающие в ко м нату снежинки, пламя свечи мерцает, бросая во все стороны пляшущие тени. А потом увидел Генку, лежащего на полу у кровати лицом вверх. Он сделал несколько шагов к кровати. Кровь на Генкином виске была совсем свежей, это было видно даже в полумраке. Она еще вытекала из небольшой рваной раны и капала на пол.
Вадим подошел ближе и хотел уже пощупать пульс на сонной арт е рии, но вспомнил одно из своих недавних дел. Вообще-то он специализир о вался по хозяйственным делам, а после того и вовсе не хотел браться за уголовные, но это было дело, что называется, из ряда вон.
Двадцатилетний парень нашел на пустыре мужчину с ножом в груди и совершил полный комплект возможных ошибок. Он пытался нащупать пульс на запястье и на сонной артерии, оставив замечательно четкие о т печатки пальцев как на коже, так и на браслете часов. Он достал из ка р мана убитого документы и вытащил из его груди нож. Более того, он п о звонил в милицию, назвался и добросовестно дождался приезда бригады. Надо ли говорить, что парень тут же стал основным и единственным п о дозреваемым, который пытался выдать себя за свидетеля.