Призрак бродит по Техасу
Шрифт:
– Но не в этой, - заверил я его. Затем, прежде чем кто-нибудь успел обвинить меня в помешательстве, я продолжал: - Однако исходный чокнутый русский, который продал заявку индейцу кри, который продал ее алеуту, который продал ее моему деду, - этот чокнутый русский, которого, между прочим, звали Николай Нимцович Низард, перед тем как исчезнуть, принес в тогдашнее йеллоунай-фское бюро в конверте со своей подписью образчики уникального сочетания уранинита, сиенита, ретинита и гранита. На основании этих образчиков его заявка получила предварительное утверждение. Если кто-то предъявит точно такие же образчики, плюс уточненные данные о местоположении
– Русский был чокнутым, как хитрый лис, - заметил Мендоса, многозначительно кивнув.
– Он боялся, что Бюро, орудие капиталистического правительства, присвоит его открытие.
– Следовательно, - сказал я, - мне теперь требуется ваша помощь, чтобы отыскать шурф. Я знаю, у вас в вашей стандартной аппаратуре обеспечения безопасности есть детекторы радиоактивности, а веенвеп идеально приспособлен для поиска известных мне ориентиров: три выхода скальных пород, образующих вершины равностороннего треугольника со сторонами длиной в километр. Южный и северный выходы - бледный гранит. Западный - более темных оттенков, там-то и находятся залежи уранинита.
Мендоса огорченно мотнул головой.
– Боюсь, я не имею права использовать революционный летательный аппарат для такого индивидуалистического предприятия.
– Совершенно верно!
– поддержала его Роза.
– Революция превыше всего.
– По-моему, - заявила Рейчел, - не нужно укреплять сеньора Ла Круса в его иллюзорных надеждах на несуществующие залежи, - хотя бы из милосердия.
"Нет, - подумал я, - эти адские мерзавки заслуживают чего-то повесомее пинков!" Однако усталость и безвыходное отчаяние помешали мне искать утешения хотя бы в садистских фантазиях.
"Сам виноват!
– билось у меня в голове.
– Доверился шайке абсолютно бессовестных эгоистических предателей, из которых всегда состоят все революционные комитеты!"
Сардонический смешок Фанниновича явился последней каплей, и истончившийся мыльный пузырь моей гордости лопнул.
Однако язвительный смешок потонул в добродушном хохоте. Гучу, который, как мне казалось, крепко спал, вдруг открыл глаза и приподнялся на локте.
– Да ну вас! Рассчитаемся с этим юродивым по-юродски честно. Вначале я соглашался с вами всеми: мы использовали его сполна, и пришел момент избавиться от него вместе с профессором Фанни-новичем. Но я выслушал его историю, такую идиотскую, что во мне волей-неволей заговорило сочувствие! Чокнутый русский - индейцу кри, индеец кри - алеуту, алеут - его пришлепнутому бомбой дедушке… Это ж надо!
– Вновь раздался его добродушный хохот.
– Конечно, как сеньору Ла Крусу с небес мы ему ничего не должны. Первый принцип черного: ни одному беломазому он ничем обязан быть не может. Беломазые - вымирающая порода, и простая гуманность требует содействовать их вымиранию. Это относится и к вам, сеньорита Ламар. Но если смотреть на Ла Круса только как на актера - скверненького, но бойкого и очень старательного, так, по-моему, мы обязаны немножко поспособствовать ему в поисках его дурацкого шурфа.
Эль Тасито слегка отвернулся от рычагов управления и кивнул.
Мендоса посмотрел по сторонам, пожал плечами и тоже кивнул, хотя и неохотно.
Я уставился на Гучу и открыл рот, чтобы поблагодарить его, но вырвались у меня совсем другие слова:
– Нет уж, ты "спасибо" не дождешься, черный кровопийца, ошалевший от
Смешок Гучу был таким же добродушным и веселым. Я ничуть не уязвил его, даже на световой год к нему не подобрался.
– Врешь, Черепуша, - заявил он.
– Порядочное их число мы сделали почетными черными.
Не рискуя ответить ему и хотя бы посмотреть на девочек, я подполз к Эль Тасито и сказал угрюмо:
– Ты слышал? Так, пожалуйста, зайди на Амарильо-Кучильо в направлении юг-север на десять километров восточнее. То есть на шесть миль с небольшим.
Он снова кивнул.
Остальную часть этого долгого дня я провел на том же месте в горизонтальной позе, приподнявшись только, чтобы сменить батарейки в моем экзо, да иногда вглядываясь в северный горизонт. Голоден я не был, хотя и испытывал легкое желание перекусить. Четкое, но слабое.
После миниатюрной вечности в мое поле зрения с неохотой вползла плоская голубизна Большого Невольничьего озера. На западе я различал высокий лес, а на востоке простиралась тундра.
Затем на время суша исчезла со всех сторон. У меня возникло ощущение, что мы пересекаем один из невообразимых земных океанов. Когда вновь впереди возникла тундра, солнце висело уже совсем низко. В кресло пилота сел Гучу.
Мы летели над тундрой полчаса, и солнце уже заходило. Вдруг, взглянув чуть западнее, я обнаружил, что его горизонтальные ту-скложелтые лучи отбрасывают на восток три длинные тени от вершин равнобедренного треугольника со сторонами около километра в длину.
У меня даже зубы застучали, когда я указал Гучу на это чудо. Больше всего я искал подтверждения, что действительно вижу то, что вижу. Нельзя ведь с такой легкостью отыскать шурф. Что-нибудь тут да не то!
Но Гучу словно бы так не думал - во всяком случае, мне он ничего не сказал, а только одобрительно хмыкнул, повернул веенвеп чуть западнее и начал снижаться.
Тени двух восточных скальных пригорков достигли в длину около полукилометра. Но тень западного, того, возле которого находился шурф, словно бы уходила на востоке в бесконечность.
Я ухватил электронокль. Н-да, что не так, то не так! Тень эту отбрасывала одна из уже привычных огромных вышек!
Мои залежи нашли, техасцы их разрабатывают.
Но где логика? Колоссальные бурильные установки, разбросанные по всему Техасу по крайней мере до Далласа, не могут же предназначаться для разработки уранинита поверхностного залегания!
Я навел электронокль поточнее, добавил мощности. И разглядел огромную открытую дверь в восточной стене вышки. Перед ней копошились маленькие, смахивающие на муравьев фигурки. Я увидел тонкие красные иглы лазерных лучей. Революционное восстание? Мое сердце учащенно забилось.
Я направил электронокль к западу от вышки. Вновь однообразная тундра… Но вот в поле зрения появилась медно-золотая полоса реки, две темные полоски пересекающих ее мостов, а сразу за ними скопление невысоких строений с узкими проулками между ними. Амарильо-Кучильо!
Крыши некоторых зданий еще отражали солнечные лучи. Остальные тонули в сумраке.
На северо-востоке от крохотного городка я увидел аэродром с двумя техасскими грузовыми реактивниками и узкой стройной колонной, которая вполне могла быть "Циолковским" или "Годдардом", его однотипником.