Призрак Рембрандта

Кристофер Пол

– Мы даже не заглянули в его лондонскую квартиру, – с сожалением вспомнила Финн.

Они снова спустились вниз и осмотрели даже кухню. В ней было все необходимое, кроме еды. В большом и пустом холодильнике стояли только шесть бутылок какого-то напитка под названием «Налу». Финн открутила крышечку и отхлебнула светло-зеленую жидкость.

– Неплохо, – прокомментировала она. – По вкусу похоже на манговый сок.

Захватив по бутылке «Налу», они вернулись на первый этаж, и Билли вдруг замер, нахмурившись.

– В чем дело? – полюбопытствовала Финн.

– Да

просто пытаюсь понять… – Он по очереди заглянул в обе передние комнаты и опять вернулся в коридор. – Нет, это не здесь.

– Что не здесь? – не поняла Финн.

– Помнишь картину, которую открыл твой приятель Шнеегартен? Опиши-ка ее.

– Портрет Вильгельма ван Богарта в костюме бюргера. Рядом с ним – столик с навигационными инструментами, сзади – бархатная драпировка. – Финн ненадолго задумалась. – Пол из розового дерева. – Она посмотрела под ноги. – Точно такой, как этот.

– А откуда падает свет?

– Слева. – Финн закрыла глаза, пытаясь представить себе картину. – Там слева узкое окно с витражом. А что тебя смущает? На восьмидесяти процентах картин старых голландских мастеров свет падает слева: и у Вермеера, и у Герарда Доу, и у Франса Хальса, и у Ван Дейка – да почти у всех!

– В окне был витраж с гербом ван Богартов. Таким же, как над крыльцом. И полы из розового дерева.

– Выходит, портрет был написан здесь? – догадалась Финн.

– Вот именно! Только я не понимаю, где именно. – Он взмахом руки обвел холл и комнаты. – Представь себе: если Вильгельм ван Богарт стоит справа, а свет падает из окна слева, то где это могло быть? На каждом этаже есть по два таких места: передняя левая комната или задняя правая. Но витража ни в одной из них нет. Окна выглядят так, будто их триста лет не открывали и, уж разумеется, не меняли. Да и в любом случае они все чересчур широкие.

– Значит, мы ошибаемся и картина была написана в каком-то другом месте, – пожала плечами Финн. – А может, вся обстановка – это фантазия художника. В студии Рембрандта слева было огромное окно. Практически все заказные портреты он писал там.

– Тогда почему витраж?

– Потому что так захотел Вильгельм ван Богарт.

– А почему такая мысль вообще пришла ему в голову, если портрет писался в другом месте?

– Притормози, а то я за тобой не поспеваю.

– Я хочу сказать, что портрет был написан именно здесь. Или, по крайней мере, его идея возникла именно в этом доме. И витража никто не придумывал. Он на самом деле существовал.

– И где же он?

– Не здесь.

– Но ты сказал, что он должен быть здесь.

– Мы ходим кругами, а разгадка должна быть где-то рядом.

– Выходит, мы что-то проглядели. Давай пройдемся по дому еще раз, – предложила Финн.

Они во второй раз обошли все этажи, молча и сосредоточенно, задерживаясь в каждой комнате и тщательно озираясь. Ни в одном из окон не было ни цветного стекла, ни какого-нибудь признака, что оно когда-то существовало. Финн мысленно проверила теорию Билли и решила, что он совершенно прав. В самом деле, в таком положении относительно окна Вильгельм ван Богарт мог позировать только в одной из названных Билли комнат: передней левой или задней правой на любом из трех этажей.

С другой стороны, Рембрандт нередко писал картины и по памяти, а фон и вообще мог быть плодом его воображения. Тогда бесполезно искать это место в доме. Она попыталась припомнить известные картины великого голландца.

За свою жизнь он написал сотни портретов и множество автопортретов, и на большинстве проработка заднего плана не отличалась особой тщательностью. Художника интересовал человек, а не мертвые предметы, и исключение из этого правила составляли только несколько исторических картин, таких как «Вирсавия с письмом царя Давида» или «Аристотель перед бюстом Гомера».

Но на портрете Вильгельма ван Богарта тщательно выписан витраж с изображением герба и очень специфический пол из дорогого розового дерева. Финн видела множество современных фотографий студии Рембрандта, да и на его знаменитой картине «Художник в своей мастерской» хорошо видно, что пол там сделан из очень широких золотистых досок – вероятно, сосновых или дубовых. Совершенно не похожих на те красноватые узкие доски, на которых они стоят сейчас.

– Ерунда какая-то, – с досадой сказала Финн, когда они вернулись на первый этаж. – Это место должно быть здесь!

– И все-таки комнаты с картины не существует, – отозвался Билли, явно огорченный.

– Что же это за комната, которая вовсе и не комната? – задумчиво протянула Финн и вдруг, точно о чем-то догадавшись, быстро сказала: – Зайдем-ка в комнату, выходящую в сад.

Вместе они прошли в небольшую, залитую солнцем гостиную. Стол и четыре стула. Еще один небольшой столик у стены, на нем – простая синяя ваза с сухими цветами. Желтые хризантемы. Справа и слева окна, а посредине – стеклянная дверь, ведущая наружу.

Маленький садик совсем зарос и превратился в настоящие джунгли. Траву и розовые кусты требовалось срочно подстричь. Высокая стена, отделяющая владения Питера Богарта от соседнего дома, совершенно скрылась под диким виноградом. Отовсюду лезли сорняки, а чугунная садовая скамейка была покрыта рыжими пятнами ржавчины.

Финн протянула Билли чип:

– Будь добр, отключи сигнализацию.

Он ушел и через минуту вернулся.

– Готово.

Финн нажала вниз ручку стеклянной двери, и та легко отворилась. Они шагнули в сад. Там пахло цветами, травой и сырой землей. Солнце грело, как летом. Тишину нарушала только негромкая песенка сверчка да жужжание пчел, кружащих над красными и кремовыми розами.

– Как хорошо, – вздохнула Финн.

– А что мы тут ищем? – осведомился Билли.

Не отвечая, Финн отошла к дальней стене садика, повернулась и посмотрела на дом.

– Вот что, – сказала она, указывая пальцем наверх.

– Черт! – прошептал Билли, взглянув туда же.

Сзади дом представлял собой высокий прямоугольник с небольшим выступом посредине, в котором и помещалась маленькая гостиная. Прямо над ней, на уровне второго этажа, были видны два высоких узких окна. Правое из них – с витражом.