Призвание
Шрифт:
Сергей Иванович с удовольствием посмотрел на старика.
— Попробую достать, — пообещал он, вспомнив, что у Серафимы Михайловны дома он видел два экземпляра этой книги, и пошел дальше.
Стояло ясное, зябкое утро. Поздняя осень чувствовалась в сероватых красках неба, неживом постукивании веток деревьев, в плотном, холодном воздухе, в том, как невольно поеживались и спешили прохожие.
Кремлев вспомнил такую же осень тысяча девятьсот сорок третьего года. Ночные марши, короткие привалы… Так же постукивали ветки деревьев, и тело окутывал холод, пробирался под плащпалатку. Три года всего прошло…
Батальон, которым он командовал, ворвался в Мелитополь на рассвете и устремился к вокзалу. Завязался уличный бой. Солдаты бежали вперед, падали и тотчас отползали в сторону, поднимались и снова бежали. Было единственное желание — страстное и всепоглощающее — взять вокзал! Как будто только от этого зависело все: окончательная победа над врагом, возвращение домой, счастье Василька и его собственное. Резко щелкали разрывные пули, лопались где-то позади, сбоку, и от этого казалось, что враг стреляет отовсюду. С хрустом, будто чьи-то огромные руки ломали гигантские сучья, ложились мины, вздымая комья мерзлой земли. Роты залегли.
— Вперед! За Родину! — простуженным голосом крикнул он и, вскочив во весь рост, стремительно кинулся к небольшому кирпичному дому, из окна которого бил неприятельский пулемет. Немного не добежал. Правую руку пронзила страшная боль, будто по телу прошел ток огромного напряжения. Попытался приподнять руку, но она сразу стала свинцовой, повисла плетью. В это время неподалеку разорвалась мина, и его волной повалило на землю…
Очнулся он в санбате. Все время, пока был в полубреду, тревожила мысль — взяли станцию или нет? Придя в себя, успокоенно улыбнулся: сестра читала соседу по койке напечатанный в газете приказ о присвоении его, Кремлева, дивизии особого наименования. Кремлев хотел крикнуть от радости и не мог — язык не подчинялся.
Сергей Иванович не считал себя смелым человеком, ему на войне не раз бывало страшно, однако он умел не показывать этого страха и слыл в полку храбрым офицером. Но чего он боялся больше всего, — может быть, больше смерти, — так это такого ранения, которое помешало бы ему возвратиться после войны в школу.
И вот случилось то, чего Кремлей так боялся: после ранения он стал заикаться. Перебитые кости руки постепенно срастались, пальцы уже действовали, рука набирала силу, а заикание не проходило.
Только тогда, когда человек теряет очень дорогое, он начинает понимать, как велика была та ценность, которой он владел.
Сергей Иванович и до войны знал, что школа для него значит очень много, но теперь она стала всем: без нее не было жизни. Он видел школу во сне, вспоминал ее, как вспоминают родной дом, воображение то и дело рисовало ему: вот он входит в класс, кладет на стол журнал, пробегает глазами по лицам ребят…
Покорно и терпеливо исполнял он все предписания докторов, и речь его стала ровнее. Но в это время новый удар постиг Сергея Ивановича: при налете на город фашистской авиации погибла его жена — Таня. Известие об этом пришло в госпиталь и вызвало резкое ухудшение здоровья Кремлева. Несколько дней у него был такой упадок душевных сил, при котором человек становится безучастным ко всему окружающему. Он стал молчалив, много курил, часами лежал неподвижно или слонялся вокруг госпиталя, избегая людей, отыскивая самые пустынные уголки.
За лечебным корпусом, в низине, извивалась речушка. Сергей Иванович пришел сюда в сумерках, угрюмый, худой, и сел у берега на поваленное дерево. Лед на реке припорошило снегом. Зажглись первые огни в поселке на другой стороне. Неподалеку два мальчика, лет по тринадцати, катались на санках. Вволю набегавшись, они вытащили санки на пригорок, чинно сели на них рядом, локоть к локтю, и, не обращая внимания на Кремлева, начали говорить о школе и учителях:
— Я люблю учителей строгих, чтобы требовали и пикнуть не давали, — сказал мальчик в большой папахе, которая то и дело съезжала ему на глаза.
— А мы своего физика вареной картошкой прозвали, — веселой скороговоркой сообщил другой, в стеганом ватнике. — Ну, такая мямля! Правда, добрый… у него ни за что четверку можно получить… Но это его тактика, — быстро пояснил он, — чтобы мы довольны им были.
— Такую четверку и получать неинтересно, — с пренебрежением сказал мальчик в папахе.
— Точно!
— Не-е-т, у нас физик, знаешь, какой? — захлебываясь от восхищения, воскликнул первый и еще плотнее придвинулся к другу. — Скажи в классе любому: «Отдай жизнь за Василь Андреича» — каждый согласится! Потому для Василь Андреича школа — все! И мы — все!
Ребята умолкли, сосредоточенно глядя перед собой на огни противоположного берега.
Сергей Иванович поднялся, расправил плечи, словно сбрасывая с себя большую тяжесть. «Довольно слабодушия, — думал он, решительно шагая к госпиталю. — Да, я потерял очень многое… Любимый труд, почти все личное, но есть большее, чем это личное. Есть строй борцов, из которого я не вышел и не выйду. Есть вот эти дети, что сидят на берегу… есть мой Василек…» Он вдруг почувствовал, что у него еще немало сил, что несчастья не сломили его.
После этого вечера здоровье его стало быстро поправляться, и вскоре Кремлев возвратился в часть.
Через год исчезло и заикание. Только в минуты волнений оно иногда появлялось.
Сергей Иванович пересек железнодорожный путь, миновал заводскую стену и парк и очутился у школы. На сиреневом полотне неба она выглядела особенно красивой. Ее белоснежные стены тесно окружала вереница каштанов. За узорчатой оградой с невысокими тумбами виднелись дорожки, большие вазы для цветов, клумбы и молодой фруктовый сад. На оголенных ветках деревьев, точно пришитые ниточками, трепетали редкие потемневшие листья.
Кремлев всегда с нетерпением ждал часа встречи с детьми, со школой, — каждый день подходил к ней немного волнуясь. Он свернул на прямую асфальтовую дорожку, ведущую к парадному входу, и прошел мимо скульптур, недавно выбеленных ребятами. На цементном пьедестале склонился над книгой комсомолец, против него, по другую сторону аллеи, пионер поднес к губам горн.
Сергей Иванович мысленно давал себе наказ на день: «С Богатырьковым пойду в парткабинет райкома, попрошу, чтобы подобрали Лене литературу для доклада. Надо посоветовать комсомольцам провести „выездное бюро“ в восьмом „А“. Собрать добровольцев для оформления стенда по Конституции. Здесь мне может помочь Анна Васильевна… Ничего не делать за ребят, если они это могут сделать сами».