Призвание
Шрифт:
Он вспомнил недавно услышанную от Волина фразу: «В школе все определяет черновая работа учителя, его умение опереться на детей».
«Мотай себе это на ус, товарищ историк!»
Сергей Иванович легко поднялся по ступенькам школы, пожал руку Фоме Никитичу, поздоровался с Яковом Яковлевичем, и его сразу охватило то знакомое состояние озабоченности, увлеченности, та атмосфера радостного труда, которые превращали часы в незаметно пролетающие минуты.
Просматривая в историческом кабинете аллоскопную ленту, подумал: «Надо ребятам задание дать: расспросить дома у старых людей, кому в городе до революции принадлежали заводы».
Довольный этой мыслью, Кремлев даже начал тихонько насвистывать, да во-время спохватился. Закончив просмотр ленты, он выключил аппарат, поднял одну из штор и прошел в комнату рядом с историческим кабинетом. Здесь был школьный краеведческий музей. Всего два месяца как он существовал, а уже собрали коллекцию монет, наконечники стрел, череп половца, медный щит с гербом.
Плотников у себя на огороде нашел орден петровских времен с надписью: «Трудами моими создал я вас» — ликуя, принес находку Сергею Ивановичу.
— Вот раскопал… для нашего музея…
Звонили из райкома комсомола:
— Товарищ Кремлев, рабочие рыли на заводе котлован и обнаружили какие-то кости, возможно, мамонта, разрешите вам прислать?
Дед Рамкова передал кремневое ружье, чудом сохранившееся у него, а пионеры Анны Васильевны нашли черный отшлифованный каменный топор.
Сергей Иванович начал подумывать о расширении музея. Надо было показать в нем знатных людей края, его природные богатства. Хорошо бы в отдельной комнате собрать материал о Василии Светове.
Кое-что он уже предпринял: попросил у матери Василия его письма с фронта и фотографии. Василий был снят в кругу заводских товарищей, затем в форме курсанта и офицера. Из политуправления округа прислали армейскую газету с описанием подвига Светова: при форсировании Днепра он, под ураганным артиллерийским обстрелом, шесть раз нырял в воду, у моста, чтобы на дне закрепить болты…
Кремлев вспомнил глаза Плотникова, когда тот прочитал эту газету. Из-за одних только этих глаз стоило потрудиться.
…Отобрав то, что понадобится сегодня на уроке, Кремлев медленно пошел в учительскую. Из буфета доносится позвякивание посуды, аппетитный запах чайной колбасы. Смешно здороваются малыши: останавливаясь, они энергично опускают голову, словно она у них подламывается, и так застывают на несколько секунд. Это, конечно, их собственное изобретение.
Мимо прошел ленивой походкой, не в меру откормленный мамой, мальчик с сонными глазами. Щиколотки полных ног его при ходьбе трутся одна о другую. Стройный юноша, с шапкой каштановых волос над высоким лбом, говорит увлеченно другому:
— Пушкинского «Онегина» я могу перечитывать бесконечно.
Федюшкин из класса Рудиной сказал с апломбом:
— Он административно вышел!
Сергей Иванович усмехнулся: «Это, наверное, вместо „демонстративно“».
— Ну, а вы что? — нетерпеливо спросил звонкий взволнованный голос.
— Мы его на классное собрание — пожалуйте! — и решили: посадить за отдельную парту. Пусть сидит, как свинья под дубом!
— Верно! От собрания не уйде-е-шь!
Дверь девятого класса прикрыта неплотно. Дежуривший Виктор Долгополов, решив, что классный руководитель направляется к ним, крикнул классу, не рассчитав голоса:
— Подбирайте бумажки под партами, Сергей Иванович идет!
Недалеко от учительской Сергей Иванович встретил Игоря Афанасьева.
— Договор наш выполняете? — спросил учитель, ласково глядя на Игоря.
— Выполняю!.. Я сейчас! — Он умчался и, через полминуты возвратившись с дневником, застенчиво протянул его Сергею Ивановичу.
— Вот…
У Кремлева всегда складывались простые, искренние отношения с подростками. Так получалось, может быть, потому, что он очень хорошо помнил, как думают, о чем мечтают в их возрасте, и никогда не позволял себе сюсюкать с ними или говорить фальшиво-серьезным тоном.
С Афанасьевым у него был уговор: если через две недели Игорь принесет дневник с четверками и пятерками, то учитель возьмет мальчика с собой в городской клуб летчиков, где будет читать доклад о полководческом искусстве Сталина.
Учитель внимательно перелистал дневник.
— Хорошо! Послезавтра в пять часов вечера зайдите за мной в кабинет истории, и мы отправимся в клуб.
— Есть зайти за вами!
Игорь пошел в класс, крепко прижимая к груди дневник. «Отогревается мальчонка», — посмотрел ему вслед Сергей Иванович.
ГЛАВА XVIII
После уроков и лекции на заводе Сергей Иванович поехал к Балашовым. Отец Бориса, заведующий здравотделом, известный в городе хирург, в школу ни разу не приходил и отговаривался занятостью даже тогда, когда его вызывал родительский комитет. «Идти к нему на дом или настоять, чтобы он все же явился в школу?» Самолюбие говорило: «Не ходи», а долг требовал пойти.
Дверь открыла домработница. Узнав, что это учитель, крикнула нараспев:
— Валерия Семеновна, Боричкин учитель до нас…
Навстречу Сергею Ивановичу вышла женщина лет сорока с белым, холеным, когда-то, наверно, даже красивым, а сейчас очень раскрашенным лицом.
На ней было свободное домашнее платье с широкими рукавами.
— Очень рады, очень рады, — наигранным голосом произнесла она и пригласила Кремлева в комнату.
Это, очевидно, была столовая, но с таким невероятным нагромождением вещей, что трудно было разобраться, каково их назначение. Половину комнаты занимал огромный буфет, один за другим стояли два сундука, тумбочка загораживала дверь в соседнюю комнату. На стенах висели в массивных рамах натюрморты — битая дичь и зайцы.