Призвание
Шрифт:
— А я зашел познакомиться с вашей семьей, — непринужденно обратился к нему учитель.
— Милости просим, — ответил Борис, и на губах его показалась недоверчивая улыбка.
— Между прочим, мне было приятно узнать, что вы интересуетесь журналистикой…
Борис укоризненно посмотрел на мать: ясно, это она постаралась, — но все же он был доволен тем, что Сергей Иванович знает об этом.
Борис мечтал об институте журналистики, особенно внимательно читал критико-библиографические отделы журналов, писал отзывы о прочитанных книгах и собирал эти отзывы в отдельную
После обеда Сергей Иванович, простившись с отцом и матерью Бориса, попросил его:
— Проводите меня немного…
— С удовольствием, — вежливо согласился юноша и быстро оделся.
Они вышли на улицу. Ветер гнал тучи низко над городом. Луна, казалось, то камнем падала на землю, то вдруг взмывала вверх. На площади ярко горели огни театра. По мостовой проскакал всадник, и цокот копыт, становясь все глуше, замер вдали.
— Как вы полагаете, я вправе входить в вашу личную жизнь? — неожиданно прервал молчание воспитатель.
— Конечно, — не колеблясь ответил Борис.
— Тогда скажите, почему вы не комсомолец? — остановившись, в упор спросил Сергей Иванович.
Борис молчал.
— Грехи не пускают, — наконец с горечью сказал он тихо.
— А думаете быть?
— Да, — скупо ответил юноша и выпрямился.
— Тогда я требую от вас, будущего комсомольца и коммуниста, оберегать честь нашей школы.
Борис поднял голову.
— Троек у вас не должно быть! — настойчиво продолжал Сергей Иванович, и в голосе его Борис почувствовал требовательность человека, имеющего на то право.
— Их и не будет! — твердо сказал юноша и порывисто добавил: — Я знаю: вы обо мне дурно думаете, и Борис Петрович, и Анна Васильевна… Я позер и эгоист! Часто за это презираю себя. Но чувствую, что могу стать лучше… и стану!
— Понимаешь, Борис, — мягко сказал учитель, переходя на «ты», — тебе жить при коммунизме… Об этом надо помнить!..
Балашов проводил Сергея Ивановича до трамвайной остановки. Возвращаясь домой, он размышлял: «Нет, Сергей Иванович все же уважает меня и ждет хорошего. Я научусь преодолевать трудности».
Проходя в ворота, Борис увидел над собою знакомую круглую перекладину, высоко подпрыгнул, ухватился за нее, подтянулся на сильных руках и, глядя в темноту, восторженно крикнул.
— Научусь!
Спрыгнул и быстро пошел к парадному.
Войдя в столовую, Борис услышал, как мать раздраженно говорила отцу:
— Спрашивается, зачем он приходил? В семейные дела вмешиваться? Что, мы сами не знаем, как жить? Все поучают… Навели бы лучше у себя в школе порядок…
— Перестань, Лера, — морщась, словно у него болели губы, сказал отец. — Кто же виноват, что ты действительно не знаешь самых простых истин…
Дмитрий Иванович глазами показал жене на Бориса, давая понять, что разговор этот следует прекратить, но Валерия Семеновна, не обратив внимания на предостережение, продолжала:
— Много они понимают! В шестнадцатой школе учитель на детей кричит и оценки на глазок ставит… Так дети и говорят: «Справедливости нет!»…
— Ты больше прислушивайся к сплетням, — резко вмешался в разговор Борис, — обиженные
— А я тебе не хочу? — оскорбленно воскликнула Валерия Семеновна, — я тебе не мать? При твоих способностях могли бы найти к тебе индивидуальный подход… а не обивать чужие пороги…
— Лера! — с угрозой в голосе произнес Дмитрий Иванович.
— На меня это не подействует! — успокаивающе сказал отцу Борис и, повернувшись к матери, добавил: — О способностях моих необычайных ты уже давно прокричала везде, где могла. Я же в классе в последних рядах плетусь. А Сергея Ивановича не трогай! — Он вышел в соседнюю комнату, хлопнув дверью.
— Как ты можешь, — понижая голос до шопота, возмущенно сказал Дмитрий Иванович, и, сняв пенсне, стал его нервно протирать, — как ты можешь? Мы должны охранять авторитет его учителей… К нам в семью пришел друг, скажи ему спасибо… А ты оскорбляешь! Это куриная слепота!
Дмитрий Иванович ушел к себе, тоже хлопнув дверью.
Дома Василек и Наталья Николаевна ждали Кремлева. Василек бросился отцу навстречу, завизжал от радости, вскарабкался на грудь. Сергей Иванович, прижав его к себе, покружил, осторожно ставя на пол, сказал:
— Погоди-ка, умоюсь!
Мальчик тотчас полез под кровать, за домашними туфлями, принес полотенце, бегал, пританцовывая и припевая:
— Папка пришел… папка пришел…
Наталья Николаевна жалостливо вздыхала, и горестные складки у ее губ делались при этом резче. Горе очень состарило ее. Похоронив Таню, Наталья Николаевна решила остаток своей жизни отдать внуку и зятю. Они жили дружно, их роднили общие воспоминания, общее горе утраты. Старуха души не чаяла в мальчике, была заботлива и внимательна к Сергею Ивановичу.
Кремлев рано лишился родителей, — они погибли от рук деникинцев, — воспитывался в семье старшего брата — и, пройдя нелегкую школу жизни, умел ценить доброе отношение к себе. Он ясно видел, что Наталья Николаевна привязалась к нему, как к родному сыну, и отвечал ей тем же.
Временами Наталья Николаевна подумывала о его возможной женитьбе: Сергей Иванович был молод и одинок, мальчику необходима была мать. Но ревнивое чувство не хотело мириться с какой бы то ни было заменой Тани, и она решила: «Если это случится, я тотчас же уеду».
Сергей Иванович сел за стол, а Василек расположился против него и, подперев кулачками щеки, не отрываясь смотрел на отца.
— Ну, как, сынок, поделился в детском саду конфетами с товарищами?
Сергей Иванович вчера принес Васильку целый кулек конфет.
— Поделился, — быстро ответил мальчик, — только Вовке не дал!
— Это почему же?
— А он утром дерево шатал!
Василек вскочил со стула и показал, как Вовка раскачивал дерево.
— Шатает, шатает! Я ему говорю: «Не надо», а он: «Это не твое». А я говорю: «Папа говорит — это всех. Дедушка Сталин сказал — посадите везде деревья». Так я Вовке конфет и не дал! — снова усаживаясь на стул и грудью наваливаясь на скрещенные на столе руки, решительно заключил Василек.