Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
Снова неудача. Отдышавшись и со всхлипом вобрав в себя воздух, Кеша ныряет в третий раз. Вот этот проклятый сук! Князь делает отчаянный рывок, другой, третий. Есть!
Коряга неохотно всплывает, словно раздумывая, стоит ли это делать. Поток воды гудит в трубе.
Кешина голова появляется на поверхности и начинает ожесточенно отплевываться. Хлебнул-таки напоследок. Всплывшая коряга похожа на какое-то лесное чудовище или на ведьму-утопленницу. Не хватает лишь, чтобы у нее горели глаза размером с плошки. Кеша подталкивает чудовище к берегу и сам вылезает на сушу.
– Хватило ума в штанах полезть,– ворчит сержант, оттаскивая корягу подальше от берега.
– Н-ничего,– стучит Князь кастаньетами.– В штанах т-теплее.
– Погоди, сейчас тебе жарко будет,– смеется Шевцов и начинает растирать Кеше спину и грудь. Он работает своими жесткими руками так, словно собрался растереть Князя в порошок или по крайней мере содрать с него гусиную кожу.– Терпи, терпи!
Это же экзекуция, а не растирание! Но приходится терпеть, тем более, что самое страшное осталось в этом компоте.
Наконец Кеша вырывается из сержантских лап и поспешно натягивает на себя одежду. Ввалившись в кабину, он включает печку. Зубы прямо лязгают, как у матерого волка.
Через минуту открывается дверца и в кабину летят брюки и сапоги.
– 3-зря,– говорит Кеша.– Сержант без штанов – все равно, что полрядового.
Натянув на себя сержантские брюки и сапоги. Кеша трогает с места. Шевцов едет следом. Печка быстро наполняет кабину теплом, минут через десять озноб начинает проходить. А еще через час кончается тайга. В темноте едва различаются взлетные полосы запасного аэродрома. Чуть в сторонке темнеет ряд машин.
Сержант смотрит на часы: точно успели!
Кешин заправщик и тягач Шевцова становятся на левый фланг. К ним тут же подходит лейтенант Савельев.
– Прочистили?– спрашивает он, открыв дверцу сержантской кабины.
– Так точно, товарищ лейтенант!
– А почему вы без брюк, без сапог? Ведьмы раздели?
– Киселеву одолжил,– смеется Шевцов.– Он в эту купель нырял. Представляете, пока я жердину вырубал, он прямо в штанах и сапогах залез в воду и выволок корягу. Я боялся, что его в трубу засосет.
– Занимательная личность – этот рядовой Князь. А я, признаться, считал...
– Все считали,– неопределенно говорит сержант.
Светает. Уже видно, как на пригорке вращается локатор. Но ничто не нарушает спокойствие запасного аэродрома. Самолеты так и не прилетели.
Что могло бы произойти в эту ночь, рядовому Киселеву знать не положено. Доподлинно известно только одно: кому-то не нравятся, что рядовой Князь спокойно спит по ночам.
54.
Ведьмин лог стал для Кеши не то чтобы крещением, но все же событием особой важности. Потом, по прибытии в гарнизон, капитан Максимов выстроил автороту и торжественно объявил ей благодарность. Рота сработала четко. Отличившихся капитан благодарил особо, каждому персонально тряс руку.
Кеша среди этих отличившихся был. Что ни говорите, а чертовски приятно получать благодарности, да еще в таких словах: «За проявленные находчивость и мужество...» Когда ротный говорил лично о Кеше, то Шевцов цвел так, словно эти слова адресовались лично ему.
– Это вторая благодарность, объявленная рядовому Киселеву за отличные действия по сигналу тревоги,– говорил Максимов.– Я понимаю, что на его месте никто бы из вас не сплоховал. Но сделал это именно Киселев, и тут, думаю, нет случайности...
Папа Тур стоял в сторонке, с удовлетворением шептал свое «Ох, дети, дети...» и наблюдал, как Кеша краснеет и хмурится.
После той купели в Ведьмином логу между сержантом и Киселевым протянулась тоненькая, почти невидимая ниточка. Во всяком случае, Князь уже не потешает взвод перепалками с Шевцовым. Конечно, взвод не мог не заметить эту перемену. Одни решили, что Кеша утопил в Ведьмином логу значительную часть своей дури, другие утверждают, что он просто хочет обеспечить себе спокойную службу – без «губы» и «парфюмерного отдела». Утопил Кеша в Ведьмином логу дурь или нет, судить трудно. А вот злость на сержанта точно оставил там. Пропала злость. Уж если начистоту, то не сержант устраивал ему «веселую» жизнь, а наоборот. Кто не знает, что Шевцова склоняли буквально за каждую Кешину проделку.
Первым заметил эту перемену Шевцов. Поначалу он решает, что это временное затишье. Но затишье не кончалось, и сержант, по всем приметам, зауважал Князя. Да и как не уважать, если теперь никто не тычет его носом: твой Князь, твой разгильдяй Киселев... Ниточка хоть и тонкая, но оказалась крепкой. Кеша иной раз отпустит, как это у него водится, шуточку в строю и покосится на Шевцова. А взгляд как бы говорит: ей-ей, товарищ начальник, само вырвалось. А сержант тоже одними глазами: мы с тобой, мол, так не договаривались.
Сейчас у роты забот хоть отбавляй: надвигается инспекторская проверка, то есть солдатский экзамен по всем ратным предметам. Гадали в курилке, какую отметку может заработать взвод Шевцова. Кто-то сказал: не будь, мол, Киселева, обеспечили бы себе пятерку. Кеша в этот момент появился на пороге. Только открыл рот, чтобы воздать должное за такое пренебрежение к своей персоне, а Шевцов его опередил: отвечай, говорит, за себя, а Киселев как-нибудь сам за себя ответит.
Да, ниточка держит.
55.
Зима хоть и пошла на убыль, но еще не обмякла, выдерживает суровый свой характер. По утрам такие лихие морозцы заворачивают, что парни только покрякивают да поглядывают друг другу на носы – не поцеловал ли Дед Мороз. Прозеваешь, любуйся потом перед зеркалом своей картохой. Снег в такие дни не скрипит, а прямо визжит и плачет под калеными на морозе каблуками. А Кеша храбрится:
– Это чушуя, девочки, по сравнению с нашими северными морозами! Нашего бы попробовали.