Профессия: театральный критик

Якубовский Андрей

Только что это был Театр Жимназ, где выступает Новый Нацио­нальный театр Марселя — труппа Марешаля, старинное здание, при­ютившееся на тихой улочке в двух шагах от шумного проспекта, — зна­менитой Каннебьер. И вот уже машина мчит тебя на спектакль Питера Брука, чуть ли не за черту города, к внушительной громаде сооружен­ного по последнему слову архитектурной техники Культурного центра Мерлэн. Казалось бы, совсем недавно в пустом Зале Жемье — малом зале Дворца Шайо — завязался разговор с режиссером Жаном-Луи Мартен-Барбасом о том, чем живут сегодня, какие трудности испыты­вают, к чему стремятся мастера французской сцены. Но ты уже выбился из "графика", да к тому же еще Театр д'Орсэ, где сегодня труппа Барро дает вольтеровского "Задига", находится вовсе не на набережной д'Орсэ, что было бы вполне естественно, а значительно дальше, на на­бережной Анатоля Франса. И вот мчишься вдоль левого берега Сены, мимо ажурной свечи Эйфелевой башни,

мимо Эспланады Инвалидов, мимо портика Национальной ассамблеи...

Но, к сожалению, всюду не успеть, всего не увидеть. И тогда на помощь приходят свидетельства прессы, театральные программы, бесе­ды с людьми театра. Все это не только дополняет непосредственные впечатления — а мне удалось посмотреть одиннадцать спектаклей, что не так уж много, но и не так мало, — это позволяет яснее представить себе нынешнюю ситуацию во французском театре, уточнить место, ко­торое занимают в ней увиденные работы, подняться над частными на­блюдениями и, воспользовавшись ими, уловить некоторые тенденции театрального процесса в сегодняшней Франции.

Мартен-Барбас далеко не новичок в искусстве сцены: пятнадцать лет, проведенные в Театре де ля Сите, — это десятки ролей, это спек­такли, в которых он ассистировал Роже Планшону, это памятные для него гастроли в нашей стране. Хотя Мартен-Барбас не работал с Жаном Виларом, он, как и все "аниматеры" его поколения (так французы назы­вают руководителя театрального коллектива), учился у него. И было нечто знаменательное в том, что мы встретились с этим энтузиастом на­родной сцены во Дворце Шайо, с которым навсегда связано имя Вилара.

Мартен-Барбас один из тех художников современного французско­го театра, которые отказываются плыть по течению. Пусть его труппа пока что не имеет своего здания — это коллектив единомышленников. Пусть мизерна финансовая помощь — театр ищет контакт с самой ши­рокой и разнообразной аудиторией. Спектакли-развлечения и спектак­ли — раздумья о жизни, подлинно высокое искусство, доступное всем, — вот заветные цели режиссера. Мой собеседник говорил и о том, как трудно сегодня вести борьбу за театр высокой духовности и демо­кратического звучания, за искусство сцены, утверждающее силу разума, власть поэзии, веру в человека. Бурные события конца 60-х— начала 70-х годов породили волну разочарования. Сомнению подвергаются сегодня бесспорные, казалось бы, духовные ценности и проверенные временем художественные традиции. Театр страдает от отсутствия идеалов и неверия в силу поэзии, теряет ясность мысли и способность волновать. Все чаще смыкаясь с "индустрией развлечений", ограничи­ваясь самоцельными экспериментами, театр рискует утратить самое ценное свое качество — человечность, и вместе с нею — доверие демо­кратического зрителя. Не сторонний наблюдатель, но непосредствен­ный участник живого, на глазах совершающегося театрального процес­са, Мартен-Барбас, мне кажется, точно определил характерные моменты той кризисной ситуации, в которой оказались сегодня многие художни­ки французской сцены.

Не так давно журнал "Эспри" писал о "кризисе культурного разви­тия" во Франции. Казалось бы, Вилар, его соратники и продолжатели сделали немало, чтобы пробудить в массах интерес к искусству театра, но по данным, недавно опубликованным в газете "Монд", 87 процентов французов и сегодня, в конце 70-х годов, никогда не ходят в театр. Одно из "вещественных" доказательств спада интереса к театру— сокраще­ние мест в некогда огромном, рассчитанном почти на три тысячи зрите­лей большом зале Дворца Шайо, никогда не пустовавшем во времена Вилара и видевшем, быть может, самые яркие триумфы послевоенной французской сцены. Он уменьшен теперь более чем вдвое. Я оглядывал пустые ряды его черных кресел, и передо мной снова возник вопрос: что же, и в самом деле эпоха триумфов отошла для французской сцены в прошлое и нет пока надежд на ее возрождение?

Правда, недавно толпы парижан стекались во Дворец спорта на спектакль "Собор Парижской Богоматери", всеобщее внимание при­влекла постановка "Золотого века" в Картушери де Венсенн. Однако и постановка Робера Оссеина, напомнившая своим размахом массовые зрелища Фирмена Жемье полувековой давности, и ярко театральная работа Арианы Мнушкиной, не являясь случайностями в биографии этих режиссеров, стали исключениями, подтверждающими правило. За время своего пребывания в Париже я успел почувствовать упругую не­податливость "правил": жесткую стабильность и вместе с тем высокую степень приспособляемости так называемого "бульварного театра".

Парижский театр сегодня не просто смеется, он задыхается от сме­ха, от обилия комедийных спектаклей, по большей части весьма фри­вольного содержания. В "Парископе", объемистой программе зрелищ французской столицы, введен специальный раздел — "Эротический театр". Кажется, что тень от "суперэротической" продукции, которую без всякого стеснения рекламирует "Парископ", сегодня падает на мно­гие парижские

сцены.

Вот уже девятнадцатый год подряд, ежевечернее, в "Комеди Ко-мартен" идет пьеска Марио Комалетти "Боинг-боинг", в которой некий современный Дон Жуан познает радости любви с тремя очарователь­ными стюардессами. Этот спектакль-чемпион догоняет другой "боевик" того же автора — "Дуэт на канапе" в Театре Мишель, чье название го­ворит само за себя. С ними соревнуется комедия Марселя Митуа "Бе­зумства субботнего вечера", в которой, как доверительно и зазывно со­общает все тот же "Парископ", "две дамы комильфо в поисках идеаль­ного возлюбленного встречаются" на сцене Театра Ла Брюйер "с двумя мужчинами вовсе не комильфо". Однако если подобный вариант сексу­альных отношений вам почему-либо не по вкусу, то вы можете отпра­виться в Театр Пале-Рояль, где вас ожидают герои комедии еще одного "классика" "бульварного театра" Франсуазы Дорэн "Поставив все на карту". Содержание пьесы программа передает одной короткой интри­гующей фразой — "женщина и двое мужчин...".

Среди бездумных "комедий" и "музыкальных комедий", состав­ляющих львиную долю рубрики "спектакли недели", можно отыскать произведения даже серьезных драматургов— так, в театре "Ателье" идет новая комедия Жана Ануя "Панталоны" в постановке самого авто­ра. Традиционно высоко на бульварной сцене мастерство актеров: например, в упомянутой комедии Ф. Дорэн занята легендарная Мишель Морган, а в пьесе присяжных поставщиков развлекательных комедий Барилле и Греди "Предпочитаемый" выступают на сцене Театра Мадлен известные актеры Жан Пья, сосьетер "Комеди Франсез", и Жюдит Магр, долгое время игравшая в T.N.P. Вероятно, увлекательно следить за тем, как Анни Дюперей и Бернар Жирардо в комедии А. Эрнотта и Э. Тибера "Слабое внимание" "одолевают", по свидетельству "Парископа", на сце­не Театра Сен-Жорж "роли тридцати персонажей в возрасте от двух до ста лет". Однако яркие актерские индивидуальности меркнут в процессе все усиливающейся интеграции театрального искусства индустрией развлечений, которая так заметна сегодня в Париже. Не знаменательно ли, что самым популярным из драматургов-классиков сделался ныне Эжен Лабиш — его комедии буквально заполнили парижскую сцену.

Я посвятил "бульварному театру" один из вечеров. Дело в том, что парижская пресса настойчиво рекомендует аргентинскую труппу TSE, уже давно натурализовавшуюся во Франции и играющую на француз­ском языке, как один из самых оригинальных театров столицы, отстаи­вающий самобытное видение мира и свою сценическую эстетику. По­становка Альфредо Родригеса-Ариаса "Северная звезда" в Театре Мон-парнас и в самом деле вносит некоторые существенные коррективы в представление о "бульварном театре".

Спектакль оказался своеобразной попыткой внедрить некоторые элитарные философские и эстетические идеи в массовое искусство, приспособить их к обывательскому восприятию, к "привычкам" "буль­варной сцены".

Банальная история убийства с целью ограбления в купе скорого по­езда "Северная звезда", следующего из Брюсселя в Париж, .была изло­жена здесь особым образом. Бытовые подробности и детали уголовного дела обретали здесь многозначительную расплывчатость, очертания ситуаций и характеров теряли определенность, события оказывались непредсказуемыми, лишенными взаимосвязи. На зрителя обрушивался поток эффектов — от локомотива, который на всех парах мчался на зал, до превращения старомодно-чопорного семейства в банду кровожадных преступников. Эти метаморфозы персонажей совершались на всем про­тяжении спектакля. Более того: постоянно пересматривалась и перетол­ковывалась фабула драматического действия. При этом совершенно разное освещение одних и тех же эпизодов оказывалось не просто са­мым неотразимым эффектом постановки, но острием ее идейной и эсте­тической направленности. В сознании зрителя никак не могла сложить­ся единая картина реальности, и спектакль, имевший, по крайней мере, четыре различных зачина и три совершенно разных финала, начинал все больше напоминать старинную игрушку — расписное пасхальное яич­ко, в которое вкладывается еще одно, а в это последнее — следующее и так далее. Постепенно спектакль проникался сюрреалистическим ут­верждением алогизма жизни, экзистенциальной тоской. И, что самое оригинальное, он утверждал призрачность бытия и непознаваемость действительности, нисколько при этом не порывая с эстетикой "хорошо сделанной вещи", столь свойственной "бульварам", не изменяя бодряче-ски-насмешливой интонации. Просто в нем находилось место и претен­зиям на философичность, и элитарной утонченности, и крепкому ремес­лу, сочетавшимся с расхоже-обывательским представлением о мире и человеке. Парижская критика извела много чернил, чтобы определить жанр "Северной звезды", но так и не преуспела в этом. Куда разумнее, на мой взгляд, поступил рецензент еженедельника "Экспресс", отказав­шийся от поисков истины и заметивший: "Для того чтобы оценить все это по достоинству, необходимо оставить в гардеробе вместе со своим зонтом логику и серьезность".