Профессия
Шрифт:
Макс усмехается.
– Вот чем ты себя мучишь! Для меня достаточно одного закона: клиент всегда прав.
Дальше молчим.
– Ты просто себя не любишь, – говорит вдруг Макс. – Ты смотришь на мир мрачно. Ты не можешь принимать все, как есть. Есть вещи, которые просто нужно принять, не пытаясь исправить: себя, окружающих, действительность, свое прошлое, свои поражения. Даже свои неудачи нужно принять, потому
– Иди ты со своим фэн-шуем!
– Это не фэн-шуй!
– Я знаю, – отмахиваюсь от Макса. – Я это все читал, Макс, и философию нового времени, и трактаты по фэн-шую, и Луизу Л. Хэй. И я сплю головой в благотворном направлении. И каждое утро говорю себе, что проснулся для лучшего дня в своей жизни. Но этого лучшего дня… так и не было. Ни разу. И я сейчас не хочу, чтобы ты меня утешал, друг. Мы мужчины. И должны оставаться мужчинами.
– Ну, не так уж я тебя и утешал, – усмехается Макс невесело.
Но я вижу в его глазах смущение. Может, Макс, действительно, хотел как лучше. А может, просто не читал Луизу Л. Хэй.
Все мы хотим как лучше. Ждем нашего лучшего дня. Нового года и нового счастья…
– Так и будешь в новогоднюю ночь валяться?
– Это депрессия.
– Депрессия – это подавленный гнев.
– Я в курсе.
– А где Маша?
– Маша теперь свободна от меня.
Макс кивает.
– Ок. Если захочешь отметить с нами…
Это «мы» – такое далекое, «хакеры всех стран, объединяйтесь», такое чужое «мы», что я качаю головой.
– Нет, Макс, спасибо. Я сам.
Это она виновата. Это от нее я подхватил эту черную, непроходящую, неизлечимую депрессию. Она… никогда не просыпается для лучшего дня в своей жизни, она мечтает, наоборот, уснуть навсегда, больше не дожидаясь этого лучшего дня. И если бы она меня любила… все было бы иначе. Я понимаю это внезапно, но без резкой боли – Эльза никогда меня не любила… никогда.
Моя милая… Я считал, что эту проблему нужно решить. Изменить ее жизнь, изменить свою, оторвать ее от Спицына. Закончить одно, начать другое. Но она не хотела этого, потому что не любила меня.
А я был уверен, что она меня любит.
Я был уверен, что этого ребенка можно спасти.
Я был уверен, что мои друзья мне преданы.
Я ошибался.
Я ошибся.
Можно не валяться в постели. Можно
Раньше была отдушина – была возможность позвонить и услышать ее голос. А теперь – я выпал из сети Спицына, и Эльза умерла для меня. Она этого хотела.
Эльза… моя плавная, туманная женщина. Туман рассеялся и ничего не осталось.
И я не буду больше любить ее. Не буду вспоминать прошлое. Приму свои поражения. Вообще презираю мужчин, которые влюбляются, а потом еще и киснут из-за бабы, идеализируя лживое и неумное создание. Идеализация – всегда опасное заблуждение. Но почему я сам не застрахован от этого?
Брожу из угла в угол и курю. Нельзя раскисать вот так. Нужно брать новый старт – нужно действовать. Но нет сил для нового старта. Ни одной силы, кроме силы тяжести.
Я не поддамся кризису. Я уеду в Австрию… Или еще лучше – загорать на юг. Отдохну и возьмусь за свою жизнь заново. Я не сдамся. Я не уступлю обстоятельствам. Я сильный.
В дверь звонят, и из-за двери слышится женский голос.
– Илья?
Я по-прежнему одет, но мне по-прежнему неловко. Потому что я не узнаю этот голос. И не открываю.
– Илья? – снова спрашивает женщина. – Я знаю, что вы не работаете, что вы на больничном, что вы поменяли номер телефона, но вы не успели переехать – и я нашла вас. Мне нужно с вами поговорить, откройте…
Я не боюсь открыть. И в то же время боюсь. Я уже почти в Австрии – почти катаюсь на лыжах. Я уже почти в Египте – почти загораю под пирамидами. Я не хочу открывать ей, кто бы она ни была.
– Это Иванна Слуцкая, – говорит она.
И я открываю. На лестничной площадке, действительно, стоит Иванна Слуцкая – известный адвокат. Хрупкая женщина невысокого роста. Сто шестьдесят – пятьдесят – тридцать три. Не больше. В меховом манто с капюшоном. Без шапки, темные волосы едва достают до плеч.
– Вы знаете меня? – спрашивает снова.
– Я вас – да. Но откуда вы меня знаете?
И она улыбается. Не так, как она улыбается в судах, и не так, как перед вспышками фотоаппаратов, а, я бы сказал, застенчиво. Не знал, что такие люди умеют так улыбаться. Она опускает глаза в пол и говорит тихо: