Профессия
Шрифт:
Маша прочитала всего Коэльо, ей вполне хватает слов для прощания. Она могла бы сказать и больше, но я отключаю телефон.
– Илья, там был светофор, – запоздало обращает мое внимание Женя, а потом ее глаза округляются. – Илья, светофор! Куда вы гоните? Вы психопат, Господи! Вы не видите встречных машин?! Остановите сейчас же!
Я торможу у обочины. Она выскакивает в ночь.
10. СЕМЬЯ
У постели Эльзы сидит Спицын. Оглядывается, поднимается мне навстречу и протягивает руку.
– Спасибо, Илья, спасибо! Мне соседка рассказала, как все было, как она не знала, кому звонить, выбрала номер наугад, и ты приехал…
– Кто не знал? – пытаюсь понять я.
Спицын рассуждает как-то иначе. Он не видит несоответствия. Если звонила Эльза, тогда откуда об этом знает соседка? Если звонила соседка из квартиры Эльзы, тогда почему мне пришлось выламывать дверь? Несоответствия не смущают Спицына. Эльза жива. Это главное, не так ли?
– Ты молодец. Как всегда. Я благодарен.
– Как она сейчас?
Я смотрю на ее неподвижное тело.
– Все позади. Она спит.
Этого она и хотела. Выспаться от этой жизни.
– А я на работе был, – говорит мне Спицын и пододвигает стул.
Не видит ничего предосудительного в том, чтобы сидеть у постели жены рядом с ее любовником.
– Вов, я пойду, пожалуй.
Белый халат соскальзывает с широких плеч Спицына.
– Постой, Илья, постой. Тебе тоже передохнуть надо. Раннее утро, а на тебе лица нет. Твои дела как?
– Устал немного. Ничего, что мы здесь говорим?
– Она не слышит.
– А потом… процедуры какие-то? Или домой сразу?
– Психоаналитика назначили. Несколько сеансов…
– А из-за чего все это? Не знаешь?
– Вот пусть психоаналитик и устанавливает. Мали ли, из-за чего. Несколько лишних таблеток снотворного. У нее бессонница обычно, могла и перебрать.
Я поднимаюсь.
– Володя… мы не один год знакомы. Я хорошо знаю Эльзу. И мне кажется, ты должен понимать, что ваш брак…
Эльза пошевелилась. Глубоко вздохнула, и мы оба замерли. Она открыла глаза и поглядела на нас. Сначала совершенно бессознательно, как на предметы мебели, а потом – вполне осмысленно. Улыбнулась
– Привет!
И посмотрела мне в глаза:
– Илья?
– Не помнишь его? – спросил Спицын с ухмылкой.
– Не помню, – она тоже слегка улыбнулась. – А должна?
И снова взглянула на мужа.
– Володя, принеси мне воды…
Спицын вышел, и мы остались вдвоем.
– Спас меня? А я не просила меня спасать. Не просила запихивать в эту лечебницу. Я ни о чем никогда тебя не просила и не попрошу! – говорит она резко.
– Я знаю. Я не хотел тебя спасать. Это случайно получилось. Плохой день был.
Она на миг закрывает глаза.
Слова – мишура, гирлянды, серпантин. Слова мешают обоим чувствовать. Слова убивают обоих.
– Если ты не хочешь жить так, как жила, скажи об этом сейчас Спицыну. Скажи об этом прямо, – пытаюсь выразить я то, что стискивает мне сердце.
– Я не хочу жить ни так, ни не так. Я просто не хочу жить! Уходи!
Я пячусь к двери. Едва не выбиваю стакан с водой из рук Спицына.
– Чего ты, Илья, куда?
– Мне пора. Рад, что все… благополучно.
– Нет, подожди, – он тянет меня за руку обратно. – Посиди немного. Ты говорил что-то о нашем браке.
У Спицына довольно бесхитростное лицо. Я отдаю себе отчет в том, что он неплохой малый. Богатый, относительно честный, мало чувствующий.
Эльза смотрит на меня отсутствующим взглядом. И я вдруг вспоминаю ее в постели – тающую, зыбкую, облизывающую каждую клеточку моего тела. Я спасал ее – ради этого. Ради того, чтобы она была со мной, а не со Спицыным.
– Я расстался с Машей, – начинаю я, подходя к окну.
– С Макаровой? Чего? Она прикольная девчонка, – замечает Спицын.
– Хочу изменить все. Потому что… потому что я люблю Эльзу.
– Эльзу? Ну и что? – Спицын усмехается. – Я знаю, что ты любишь мою жену. Но нам это не мешает быть счастливыми вместе.
– Поэтому она хотела покончить с собой?
– Эльза, ты хотела покончить с собой?
– Нет.
– Она не хотела. Не усложняй, Илья. Любишь – люби себе на здоровье.
По мнению Спицына, друг семьи для того и нужен, чтобы любить его жену. О сексе речь не идет… А может, и идет… Мне становится не по себе… Эльза предает меня на глазах у Спицына, предает поруганию мое чувство и предает осмеянию мою решительность. Но я не отвечаю предательством. Я смотрю на нее молча.