Профессия
Шрифт:
– Извинись за меня... Мне пора, правда.
Спешу выбраться из этого фальшивых, киношных, индийских декораций. Подальше от блестящего шелка и алых кресел, подальше от бессмысленной музыки и бессмысленного веселья.
Если он хотел познакомиться с Леди Х – мог бы сказать мне об этом прямо, а не поражать мое воображение таким феерическим шоу.
Я пытаюсь восстановить в памяти утреннее настроение, дыхание весны, запах дождя и зелени деревьев. Но все это уже отполировалось дымом сигарет, шумом клуба, смехом и топотом танцующих. Город вокруг меня лежит
Таксист включает шансон, и салон машины заполняет песня о трудностях пребывания в колонии строгого режима в условиях отсутствия здоровых гетеросексуальных отношений. Я пытаюсь не слушать слова, в голове еще носятся обрывки хаус-клубного ритма...
В моем районе уже нет огней. Все затихло. Я вхожу в квартиру, и запах клуба – восточный, сладковато-дурманящий, пряный, острый, но какой-то несвежий, фальшивый запах входит вместе со мной в мое жилище.
27. РАССВЕТ
Ничего страшного не случилось. Я просто усложнил, как обычно со мной и бывает. И даже не я виноват в этом, а дурь так рубанула по мозгам. Пора прекращать эти колебания нервной системы: от восторга – до рвотных спазмов отвращения.
Смываю в душе сладковатый запах «Папоротника» и совершенно прихожу в себя.
В квартире тихо, и я не включаю свет, чтобы не разбудить Лару. Так же на цыпочках прохожу на кухню – глотнуть соку. На кухонном столе белеет листок бумаги: «Я все-таки не могу. Не ищи на этот раз. Тебе – удачи». Под запиской – подаренное мною кольцо. Я вхожу в зал и понимаю, что ее нет.
Ее нет. Нет ее вещей. Нет никаких следов нашей едва начавшейся семейной жизни. Она, воспользовавшись моим отсутствием, просто улизнула, оставив на память золотое колечко размером шестнадцать с половиной.
Как и не было ничего. И, разумеется, я не буду ее искать. Это уже было и ни к чему не привело. Я не буду ей звонить, даже если она не изменит номер телефона.
Не очень поздно, слегка за полночь. Может, наши еще веселятся в клубе. Я сажусь у окна и гляжу в темноту. Что тут можно анализировать? Черным по белому написано: «Я не могу». Не может выйти за меня замуж, не может жить со мной, не может меня любить, не может заниматься со мной сексом, не может видеть меня каждый день. Попробовала – и не смогла. Думала, все у нас получится – при относительном достатке, в Москве, в уютной съемной квартире, а ничего не получилось. Сердцу не прикажешь. Особенно – молдавскому сердцу.
Я замечаю, что плачу, только когда под моим локтем на подоконнике начинает образовываться лужа. Итак, печальный итог – мне тридцать восемь лет, я абсолютно одинок и страдаю неврозом.
Хочется кому-то позвонить, но я понимаю, что это еще более опасный симптом. Звонить и рыдать в трубку – удел старых дев.
Сейчас, когда почти стукнул сороковник, мне, как никогда раньше, не хватает родителей. А с Ларой... у меня были родители, был дом, даже здесь, в чужом городе, и были бы дети... наши дети.
Я рыдаю как буйный псих в
Я плачу до тех пор, пока за окнами не начинает светать. Мне хочется видеть этот рассвет – хочется заглянуть ему в глаза. Но рассвет не чует недоброго. Начинается обычный весенний день, не предвещающий даже дождя.
Каждую секунду мне кажется, что я уже прихожу в себя, но какое-то воспоминание из тех немногих дней, которые мы провели вместе, снова вырубает меня, почище любой травки. С той лишь разницей, что тогда я хохотал, а теперь рыдаю.
Рассвет высвечивает мое опухшее лицо и красные глаза. После бессонной ночи мне не хочется спать, и я не знаю, чем можно себя отвлечь от мыслей о Ларе. За руль в таком состоянии я не сяду – боюсь самого себя...
А может... не стоит бояться? Я вдруг ясно вижу самое простое решение всех проблем. Действительно, одним махом... Нахожу кобуру, достаю ствол и снова сажусь к окну.
Дорога ли мне жизнь без нее? Не дорога.
Но когда-то мне была не дорога жизнь без Эльзы... Эльза – самая длинная и туманная история в моей жизни. Я влюбился в замужнюю женщину, заставил ее изменять мужу, мы встречались тайком почти пять лет, и я обожал ее. Я молился на нее. После нашего секса я приходил в себя неделями. Пытался оторвать ее от Спицына – заставлял ревновать, и сам мучился, и пытался забыть ее с другими женщинами, и не мог. И она ревновала, не находила себе места, но в конце концов выбрала его, своего мужа, своего единственного Спицына.
И я смог жить без Эльзы... Потом смог жить без Иванны, без ее лживого коварства и откровенной беспомощности... И я смогу жить без Лары...
Но дело не в этом. Дело в том, что потеряв Эльзу, я не приобрел ничего, никого взамен. Расставшись с Иванной, я пережил и это, но снова не нашел ничего и никого. Пересиливая одну боль, я с головой бросаюсь в новую. И снова теряю. И положить конец этим потерям можно одним простым способом...
Я смотрю на курносый ствол. Пожалуй, вчера вечером я бы умирал со смеху от одного его вида. Теперь я хочу умереть – от него.
Я никогда всерьез не думал о самоубийстве и не вынашивал подобных планов. Я – закоренелый оптимист и уверен, что даже когда сплю, движусь в сторону добра и счастья. Но время показало, что течение несет меня в абсолютно противоположном направлении.
Я уехал из Киева в Москву, нашел новую работу, новую жизнь, новые отношения, снова почувствовал себя счастливым, но на самом деле – ничего не изменилось. Результат равен нулю. Тогда зачем я уезжал, менял что-то?
Можно сказать, что не в Ларе счастье. И не в теплых семейных буднях. И не в детях. И не в регулярном сексе. И не во взаимности. И вообще свет клином не сошелся. Просто привлекают трудные цели, невозможное манит, как мираж. Но прогнать это постоянное наваждение можно только убив себя.