Происхождение видов
Шрифт:
– Ну уж дудки! Настоящую охоту ведет у вас министр обороны Доналд Рамсфелд. Он как раз намедни своего собутыльника на охоте подстрелил, – парировал я.
Кондолиза аж вздрогнула.
– Да как ты можешь оскорблять своими глупыми подозрениями великий американский народ – светоч свободы?! – перешла и она тоже на «ты».
– Светоч?! А тебе самой известно, что в вашей Америке тридцать миллионов полностью неграмотных, а еще тридцать могут поставить только автограф?
Я достал из-за пазухи бутылку водки, которую берег для встречи с другом Серегой, и крепко выпил. От ужаса содеянного мною преступления в общественном месте глаза госсекретарши округлились.
–
Я захохотал от ужаса, представив себя вместе с ней, да еще под классическую музыку. И очнулся. Повертел головой. Никакой Конди в окрестностях, конечно, не наблюдалось. Мое туловище стояло, опершись на Эльвиру у какой-то многоэтажки. Вокруг громоздились шлагбаумы и охранники. Чья-то породистая сучка ссала на колесо машины, на которой мы приехали. За рулем сидел то ли таджик, то ли узбек и нервно курил.
– Спасибо, мадемуазель, за изысканно проведенный вечер, чего и вам желаю… – я попытался даже элегантно шаркнуть ножкой, но нижние конечности предательски запутались в коленках.
– Как же ты поедешь, ты же так утомился, может, зайдешь…
– Нет, нет, только домой, у меня завтра делищ до фига, надо хоть как-то прийти в себя. Тем более вон тачка до сих пор стоит, – я кивнул головой в сторону хмурого водителя.
– Я бы пригласила тебя к себе попить чая, но у меня и чая-то нет, – дрожащим голосом продолжала Эзопова.
– Спасибо, конечно, но очень хочется домой…
– Я бы как интеллигентная девушка, ты же оказывал мне столько внимания, пригласила бы тебя попить кофе, но у меня дома и кофе-то нет! – в отчаянии потрясла мое тело Эльвира.
– Я пойду домой спать, – тупо повторял я. – Мне нужно срочно принять горизонтальное положение, причем в собственной кровати, – раскачивая головой в отрицательные стороны, бубнил я.
– Но у меня же есть водка! – всплеснув руками, выдала свой последний аргумент Эльвира.
От неожиданной потери точки опоры о девушкину грудь, я попытался звездануться об асфальт, но вовремя был схвачен за шиворот заботливой стальной хваткой Эли.
– Водка?.. Холодная?.. – задумчиво начал оживляться я. Предыдущая лошадиная доза алкоголя за время безумных сновидений в тачке слегка переваривалась и для проведения каких-то осмысленных действий, типа поездки через весь город домой, требовалась некоторая подпитка.
– Ну, разве что ненадолго, минут на пятнадцать, наверное, можно заглянуть к вам на огонек, но исключительно ради того, чтобы на тебя в подъезде не напали хулиганы, – в подтверждение своих героических намерений я даже погрозил окружающей темноте пальцем.
– Конечно, конечно, – застрекотала барышня и поволокла меня к подъезду. За спиной дважды шумно гулкнулись о бордюр мои ноги.
После краткой, получасовой борьбы моего тела с лифтом скромная трехкомнатная квартирка одинокой девушки наполнилась моим зловещим перегаром. Эльвира напряженно сидела за столом напротив и вкрадчиво теребила подол юбки. Разговор с моей стороны явно не клеился.
– А-аа… – намекающе и протяжно завыл я.
– Ах, да, – Эзопова спрыгнула со стула и, метнувшись к холодильнику, уже тащила початую бутылку водки и какой-то консерв.
Я ускоренным темпом глотнул и закурил.
– Значит, так, выставка говоришь, искусство значит…
– Да, да, очень я люблю эту всякую культурную жизнь. Кстати говоря, у меня, представляешь, сохранилась заметка, которую ты когда-то писал в «Утреннем экспрессе». Как замечательно написано! Я всегда читала ее своему Святославу как образец настоящей и искренней любви!
– Любви к чему? Если к пиву и портвейну, то у меня об этом тонны макулатуры понаворочено.
– Да нет, о любви вообще, вот послушай. Она достала из школьной тетрадочки в клеточку, обложка которой была разрисована пестрыми фломастерными птичками и цветочками, какой-то газетный листок и принялась читать мою заплесневелую бредятину.
«Одна любимая девушка как-то в порыве женской заботы сказала: – Писал бы ты, Володя, об искусстве, что ли, ты же в нем разбираешься, а то у тебя одни пьяные бредни на уме…
– Милая, – отглатывая пиво, с нежностью сказал я, – этих искусствоведов, литературоведов и прочих эстетов-гомосексуалистов как грязи, а я-то один…
Итак, продолжим. Весна, значит. В лужах купаются воробьи и милицейские сапоги. На улицах пахнет чем-то ностальгически гадким. Весна обнажает недособранную бабками посуду. Пьющий народец пополз из грязных подъездов и душных кабаков на волю. На лавочки. На бульвары и перелески. Прощайте, зимние квартиры. Проходящие по улицам девушки – да-да, те самые, которые в тупые декабрьские сумерки просто плевали вам в лицо, – смотрят на все с придыханием и норовят искоса навязать ваш взгляд на освободившееся от зимнего плена ноги. Прекратите пить водку. Я вас заклинаю, прекратите».
От патетического голоса Эльвиры я, услышав про водку, слегка очнулся, немедленно застучал горлышком бутылки по краю рюмки и облегченно выпил.
– Так вот, продолжаю, – строго, но воодушевленно провозгласила моя новая богиня.
«Я вас заклинаю, прекратите! Хотя бы на время. Закупитесь сухими винами – „Свадебное“, „Арбатское“, „Цинандали“ – все равно. Выпивайте с незнакомыми женщинами шампанское „Надежда“. Они вас простят и поймут. Позвоните старым друзьям, которые уверенно думают, что вы сдохли лет десять назад. Пейте с ними ликеры из горлышка, шляясь по странно забытым местам вашего вольного детства. Кормите голубей батончиками „Баунти“ и конфетами „Рафаэлла“. Пусть наши грязные голуби хоть раз в жизни почувствуют себя павлинами, наклевавшись кокосовой шелухи. Купите упаковку свистков и раздавайте их встречным милиционерам. Это лучше всего делать под болгарскую „Монастырскую избу“. Так романтичней. А какой кайф, насосавшись, как пожарная помпа, трешечной „Балтикой“, в сумерках бродить по Тверскому бульвару и дубасить по мокрым деревьям. От этого сонные галки, сотнями облепившие верхушки, начинают орать, как при землетрясении, будить честных московских обывателей, и у них в окнах зажигаются желтые огни. Что случилось? Да ничего, хохочем мы, просто хорошее настроение. Просто весна. Просто некто Казаков с любимой девушкой, попивая портвейн, шляется по улицам… Вот, пожалуй, и все. Ах, да, совсем забыл. К теме обязательно должны быть стихи. Пожалуйста. Моя интерпретация известных строчек Александра Блока:
О, стакан, без конца и без края.И его преподносит ОнаНаливает его – принимаю!Нас приветствуют трели мента!»Эльвира шумно выдохнула и блестяще заведенными глазами вперилась в меня.
– Да-а, редкостная чушь. Видимо, с хорошего бодуна я был, если уж написал такие идиотские сопли!
Я переводил свой остекленевший взгляд с запотевшей бутылки водки на не на шутку раздухарившуюся дамочку. Нет, еще сто пятьдесят и на хаус, баиньки.
– Володь, извини, я сейчас переоденусь.