Произведения, 1856—1859
Шрифт:
А онъ сгор лъ весь, какъ соломенка, за то онъ великъ.
— Да ч мъ же великъ? — сказалъ спокойно Аленинъ, какъ бы не зам чая горячности своего собес дника. — Какую же онъ пользу сд лалъ обществу этимъ огнемъ, какъ вы выражаетесь?
— Пользу обществу? Вотъ они, ваши 50 сужденія. Онъ и знать не хочетъ вашего общества и вашей пользы и вс хъ этихъ пустяковъ. Онъ д лаетъ то, что ему свыше положено д лать, и онъ великъ; потому что тотъ, кто сд лалъ то, что Богъ приказалъ, тотъ принесетъ пользу, не такую близорукую пользу, которую вы понимаете, а такую пользу, что не пройдетъ онъ даромъ въ жизни, какъ мы вс ; а сгоритъ самъ и зажжетъ другихъ...
— Ну ужъ это я не знаю, что тутъ хорошаго въ этихъ пожарахъ поэтическихъ, особенно ежели они ведутъ въ кабакъ и въ распутной
— Н тъ, неправда! — озлобленно продолжалъ художникъ. — Вы сію минуту отдали бы все, что у васъ есть, за его огонь; да онъ не возьметъ ни вашихъ душъ, ни денегъ, ни чиновъ, ничего въ мір не возьметъ, чтобъ разстаться съ нимъ, хоть на одно мгновенье, потому что изъ вс хъ насъ онъ одинъ истинно счастливъ!
Въ это время Албертъ, льстиво улыбаясь, нетвердыми шагами вошелъ въ комнату, видимо желая сказать что-то. Зам тивъ разгоряченное лицо и жестъ художника и зам шательство хозяина, онъ пріостановился и, решительно не понимая ни слова из того, что говорили, сталъ покорно, одобрительно и н сколько глупо улыбаться.
— Да, — продолжалъ художникъ, горячась бол е и бол е, — вы можете приводить его къ себ , смотр ть на него какъ на р дкость, давать ему деньги, благод тельствовать, однимъ словомъ унижать, какъ хотите, а все таки онъ былъ и есть и будетъ неизм римо выше вс хъ насъ. Мы рабы, а онъ Царь. Онъ одинъ свободенъ и счастливь, потому что одинъ слушаетъ только голосъ Бога, который постоянно призываетъ его на служеніе красоты — однаго несомн ннаго блага въ мір . Онъ льститъ и унижается передъ нами; но это потому, что онъ неизм римо выше насъ. — Лесть и униженіе для него одинъ выходъ изъ той путаницы жизни, которой онъ знать не хочетъ. Онъ унижается и льститъ, какъ тотъ, который говоритъ: бей меня, только выслушай. Ему нужно вдохновенье, и гд бы онъ ни черпалъ его — оно есть у него. Ему нужны рабы, и они есть у него — мы его рабы. Мало того, что онъ счастливъ, онъ одинъ добръ истинно. Онъ вс хъ одинаково любитъ, или одинаково презираетъ — что все равно, а служитъ только тому, что вложено въ него свыше. А мы что? Мы не только другихъ не любимъ, а кто изъ насъ не дуракъ, такъ тотъ и себя не любитъ. Я самъ себ гадокъ и ты тоже, и вс мы! Кто изъ насъ знаетъ, чт`o должно? Никто. А онъ знаетъ и не сомн вается, — говорилъ художникъ, горячась все больше и больше.
Албертъ не спускалъ съ него глазъ и счастливо улыбался.
— Не могу понять, почему тотъ артистъ, который воняетъ, лучше того, который не воняетъ, — холодно сказалъ Аленинъ и отвернулся.
— Не лучше, а достоинъ любви, высокаго сожал нія и почтенія. Искуство — высочайшее проявленіе могущества въ челов к . Оно — не игрушка, не средство для денегъ и репутацiи, оно дается избраннымъ. Оно поднимаетъ избранника на такую непривычную челов ку высоту, на которой голова кружится и трудно удержаться здравымъ. Искуство есть сл дствіе неестественнаго напряженія порывовъ, борьбы. Борьба съ Богомъ, вотъ что такое искуство — да. Одинъ офицеръ говорилъ мн , что н тъ Севастопольскихъ героевъ, потому что вс герои лежатъ тамъ на кладбищ . И тутъ, и въ искуств есть на одно[го] уц л вшаго сотни гибнущихъ героевъ, и судьба ихъ та же. — Вотъ они, эти погибшіе герои! отдавшіеся вс своему служенію. Вотъ онъ! Такъ не клеветать его, не сомн ваться въ немъ, не давать ему милостыню, а любить его и плакать надъ нимъ надо! Вы не сопьетесь, небось, вы книжку объ искуств напишете и камергеромъ будете, — заключилъ онъ, обращаясь снова къ Аленину.
— Зач мъ же личности, — остановилъ его Делесовъ, какъ хозяинъ дома, незнавшій, какъ замять этотъ разговоръ.
— Да, презирайте его, унижайте, — продолжалъ художникъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — вотъ онъ оборванный, пьяный, голодный; а изъ вс хъ насъ онъ лучшій, онъ любимъ, онъ любитъ, онъ отдался не себ , отъ этаго онъ и сумашедшій. Да.
Албертъ съ невыразимымъ блаженствомъ слушалъ художника, хотя совс мъ не понималъ его р чь. Слезы вдругъ хлынули въ глаза художнику, онъ подавилъ рыданье и отвернулся.
— Вы славный челов къ! — сказалъ вдругъ Албертъ и неожиданно поц ловалъ художника въ щеку.
— Убирайтесь! Я вид ть его не могу, — проговорилъ художникъ и торопливо вышелъ въ другую комнату.
12.
Между гостями произошло смятеніе. Почтенный гость Аленинъ былъ обиженъ и старался
Оставшись одинъ, онъ долго ходилъ по комнат , досадуя на Нехлюдова. Было множество мелкихъ соображеній, по которымъ это д ло было ему крайне непріятно. И знакомства Аленина, и толки, и положеніе въ св т , притомъ онъ с дой, им етъ такую изв стность, сд лалъ мн особую честь, исключеніе, прі хавъ ко мн , и вдругъ такая исторія. Да просто нехорошо! Впрочемъ Нехлюдовъ хорошо говорилъ, думалъ онъ. Да зач мъ же грубо-то, вотъ что. Вс эти господа такіе. И снова онъ повторялъ въ памяти споръ Аленина съ Нехлюдовым и воображалъ, какъ бы это вовсе не могло случиться и какъ бы онъ могъ противуд йствовать этому, сказав то-то и то-то и получивъ въ отв тъ то-то и то-то. — Потомъ онъ сталъ думать о томъ, какъ замять это д ло, и посл долгихъ соображеній р шилъ завтра хать къ одной дам , которая очень дружна съ Аленинымъ, а потомъ н сколько разъ сряду быть на его музыкальномъ вечер . —
— Гд -то нашъ Н мецъ ночевать будетъ? — сказалъ Захаръ, разд вая барина: — даже жаль стало, какъ вс господа с ли по каретамъ, а онъ по морозцу въ своей епанч п шечкомъ поплелся.
— А холодно на двор ? — спросилъ Делесовъ. Ему завтра надо было много здить.
— Страшный морозъ, Дмитрій Иванычъ. — Скоро еще дровъ купить надо....
Албертъ въ это время, спрятавъ голову въ плечи, б жалъ по направленію къ Анн Ивановн , гд онъ над ялся переночевать нынче.
— Очень, очень хорошо говорилъ, — разсуждалъ онъ самъ съ собою. — Обо мн говорилъ, я понялъ, сейчасъ понялъ. — Горячій молодой челов къ и аристократъ, это видно. Я, когда мы выходили, поц ловалъ его. Онъ очень, очень мн понравился. Да и хозяинъ славный, славный, угостилъ, такъ что даже совс мъ не холодно. Хорошо, что онъ меня не удерживалъ. Я ужъ не могу, только ему непріятно бы было, — разсуждалъ онъ, все ускоряя и ускоряя шагъ и засунувъ руки въ карманы, локтями закутывая свой плащъ. — Теперь Анна Ивановна, в рно есть гости, опять я поиграю имъ, танцовать будемъ, будемъ веселиться!....
Съ такими мыслями онъ доб жалъ до Анны Ивановны, калитка была отперта, н сколько саней стояло около нея, и изъ с ней падалъ св тъ на сн гъ двора. — Такъ и есть, еще есть гости, — подумалъ онъ и постучался. Лицо Анны Ивановны высунулось изъ-за р шетки.
— А — это вы, Албертъ!
— Я, моя прелестница, — отв чалъ онъ, улыбаясь.
— Колосовъ тутъ, идите! — отв чала Анна Ивановна, съ озабоченнымъ видомъ оглядываясь назадъ и не отв чая на улыбку Алберта. Колосовъ былъ изв стный петербургской богачъ. Албертъ понялъ, что нельзя, пожалъ плечами и еще разъ улыбнулся.
— Ну до другаго раза, — сказалъ онъ, — прощайте.
— Жалко, что нельзя пустить, онъ не любитъ постороннихъ, — сказала Анна Ивановна, — гд же вы переночуете?
51 — О, у меня м стъ много, прощайте, — и Албертъ пошелъ назадъ.
— Куда? — представилось ему. — Э! все равно, только бы спать поскор е, къ дворнику на Гороховую. Маршъ, — и онъ поб жалъ туда.
Дворникъ, завернувшись въ тулупъ, спалъ на лавк у воротъ. — Албертъ постоялъ, радуясь, посмотр лъ на него, какъ онъ славно спитъ, и, не р шившись будить, проскользнулъ въ калитку. Тамъ онъ въ темнот , какъ домашній челов къ, взялъ на право, съ трудомъ отворилъ закостен лыми пальцами дверь и скрылся въ темной конюшни. Онъ зналъ, что одно стойло пустое, прошелъ туда и легъ, отдуваясь. Въ навозномъ пару было почти тепло. Онъ завернулся съ головой въ плащъ и сказалъ себ : — Теперь славно! Спать! — Но какъ и у вс хъ, прежде ч мъ заснуть, въ голов его стали появляться воспоминанія о прошедшемъ, мечты о будущемъ и еще Богъ знаетъ какіе отрывки жизни, перебивающіе одн другія. —