Прокламация и подсолнух
Шрифт:
– А много ли недоимки было? – деловито спросил Макарко.
– Да недоимки-то бы не было, если бы не боярин наш, господин пандур, чтоб его черти взяли, прости меня, Господи! Пастух, видишь, перебрал по случаю святого праздника, так стадо в боярские сады занесло! Только выкупили люди своих овечек – а тут и арнауты за налогами. А чем заплатишь, когда уже ободрали до последней нитки? Известно, скотину забирать, у девок приданое перетряхивать. Уж когда уезжали, командир их, чертушка, – он сплюнул и вновь перекрестился, – сказал, что не сегодня-завтра нового господарева указа ждать, а там еще драть станут. Бабы в слезы – мол, чего с нас еще взять, и так зиму бы пережить! А турки, что с ними были, как загогочут – ничего, говорят, за детей да девок на базарах немало дадут! Ну, мужики за колья, те – дай Бог ноги, но ведь вернутся же...
Штефан встряхнулся и все-таки влез в разговор.
– А что за указы-то, святой отец?
– А ты поезжай в Крайову, сын мой, там их на базаре завсегда читают, – добродушно усмехнулся священник. – Нам они уже без надобности, нам бы до слуджера Тудора добраться и обсказать ему, что сил больше терпеть не стало. Глядишь, найдется тут местечко, а у нас в деревне народ сроду работящий – уж одному господарю как-нибудь заплатим, не то что боярину, чтоб его земля не сносила... Анемоны, вишь, ему потоптали! В этой... Как его...
– Оранжерее, – подсказал Штефан, мрачнея.
Макарко поправил шапку и рассудительно заметил:
– Вы бы трактом-то не ползали, если кого арнауты ищут. Тута до Клошани тропочка неподалеку начинается.
– Там с телегами не пройдешь, – брякнул Штефан и прикусил язык, отступая на шаг, но Макарко ничего подозрительного не заметил.
– Не ищут нас, – успокоил Макарку священник. – Мы ж не убивали никого, просто эти арнауты пуганые, что те вороны – всякого куста боятся. Эх, ладно, господа пандуры, некогда мне тут беседы беседовать. Прощевайте, Христос с вами!
Макарко со Штефаном склонили головы. Потом еще долго стояли на обочине со своими конями, слушая затихающий вдали скрип колес и надсадный кашель коз в пыли. Уже садясь в седло, Штефан будто про себя заметил:
– Правильно Адам Смит [78] сказал – что не в богатстве человек нуждается, а в удовлетворении собственного тщеславия.
Макарко его не понял – развернулся гневно:
– Не голодовал твой Адам Смит, я погляжу! Его бы на эту дорожку, под зиму, да без крыши над головой...
78
Адам Смит – шотландский экономист, философ-этик.
– Да я не о том! – Штефан замахал руками. – Это я про себя! – и спросил почти застенчиво: – А что, найдут они место?
– Известное дело. Нынешнюю зиму, конечно, все одно крутенько придется, а потом обживутся, ничего. Не они первые!.. Наша-то деревня, что у заставы, тоже с погорельцев перед самой войной зачиналась, а теперь – куды!
– Правда, что ли? – не поверил Штефан.
– Правда. Один Михай долгонько живет, да еще пара таких же была, у кого хутора по горам, – Макарко вдруг воодушевился. – У Михая кошара с прадедовских времен еще, и добрая – только крышу перестелить надобно. Вот вернусь – и займемся с ним.
Штефан отвел глаза и толкнул гнедого в рысь.
– 9 -
Накануне свадьбы застава с самого рассвета стояла на ушах. На коновязи сушились выстиранные добела рубахи, вокруг хищно бродил серый козел. Пандуры носились по двору туда-сюда: собирали подарки, начищали лошадей, украшали уздечки и искали красивые утиральники, положенные дружкам жениха. Гоготали и поминутно хлопали Макарку по спине. Бедолага и без того трясся, точно овечий хвост, и шуточки довели его настолько, что вечером он просто взмолился поменяться со Штефаном дежурством у рогатки. Тот охотно согласился и поволок на двор из сарая их с Йоргу взрывоопасное хозяйство – что-то хотел на свету подправить. Симеон решил подшутить уже над Подсолнухом – потребовал, чтобы если Макарко уйдет к рогатке, Штефан помог завтрашнему посаженому отцу побриться... К удивлению Симеона, Штефан возражать не стал, бросил горшок и послушно отправился за ремнем, чтобы поправить бритву.
Только потом Симеон догадался, что Штефану просто до смерти хотелось с ним поговорить. С парнишкой последние дни творилось что-то неладное. Из Крайовы он приволок в подарок Анусе дорогой марамурешский ковер и что-то там объяснял про узоры и греческих богов. Видно, вспомнил, как ему влетело за тех богов и за Анусю! Но то был короткий разговор, а вот про указы и крестьян, что с земель стронулись, Штефан выспрашивал долго и очень серьезно.
Симеон от души порадовался – задумался парень, может, хоть чудить перестанет. А то уже голова от него пухнет. И от всех остальных тоже. Раньше вон у Гицэ только девки были – это еще ладно. А теперь он по кустам воет-старается... И Йоргу развеселился. Последнее Симеона бы порадовало, но пузатые горшки с мочальными хвостами, торчащие в сарае, словно мыши-переростки, у него самого вызывали нехорошие предчувствия. Пороха в них было – дай Боже.
А про новые указы Симеон только хмыкнул в усы: видали мы этих арнаутов! Иным и башку откручивали!
Сам он даже не обиделся на Станку, когда дура-баба хотела погнать работников схрон для добра вырыть на всякий случай... Ладно, чего сердиться? Сам виноват – мало, значит, помогаешь. И за пару дней до свадьбы Симеон все-таки явился на мельничное подворье с инструментом и починил скрипучее крылечко. Девки скалили зубы, но капитан и бровью не вел, всласть выглаживая теслом доски. Станка краснела по-девичьи, хихикала в платок, но тоже помалкивала. А потом и вовсе уселась рядышком на новой ступеньке, прислонилась к плечу...
– Эй, капитан, – позвал Гицэ со двора. – Это чего за горшок на проходе валяется?
Симеон очнулся от воспоминаний. Вытянул шею, чтобы выглянуть с галерейки.
– Этот-то? Да это Йоргу с Подсолнухом чего-то колдовали с порохом.
Гицэ с сомнением обошел вокруг горшка.
– А какого дьявола тут курок на боевом взводе? Ополоумели вы – на заставе баловаться, так вас и перетак?
Штефан, не прекращая возить бритвой по подбородку Симеона, в сторону Гицэ даже не глянул.
– Там спуск заклинило, пружина g^achette зажала. Сейчас закончу и буду развинчивать.
– А мочало тут зачем болтается? – подозрительно уточнил Гицэ.
Подсолнух, похоже, обиделся.
– Так скобка-то под курком маленькая! Мы их без веревки, знаешь, сколько растеряли? А к кузнецу я больше не пойду, он и так от меня уже шарахаться начал!
– Чтоб все закончил, разобрал, и больше я этого дерьма здесь не видел, – заключил сурово Гицэ, и Симеон лишний раз порадовался дельности своего помощника в делах боевых и оружейных. – Капитан, ты и Йоргу бы намекнул тоже, взлетим ведь на воздух к разэдакой матери, так их всех и расперетак.