Проклятие рода
Шрифт:
Крепко сбитый и рослый для своих восемнадцати лет принц Юхан отводил глаза в сторону, встречаясь с Микаэлем. Нет, он был вежлив, отнюдь не заносчив, не насмешлив, достаточно образован, чтобы рассуждать на темы веры и обустройства истинной Христовой церкви, хотя отделавшись общими фразами по этому поводу, королевский сын перешел к обсуждению своих планы по перестройке нынешней собственной резиденции в Або. Что-то в нем настораживало епископа. Почетная ссылка или, напротив, особые виды Густава на того, кому не суждено было стать королем? Хотя… почему и нет? И дело не в Густаве, король просидел почти год в Финляндии, занимаясь этой бесполезной войной с Московией, в которой не было ни смысла, ни прока, лишь одни страдания собственных подданных, множество угнанных в плен и погибших в сражениях. Королевством в это время управлял Эрик и, судя по всему, неплохо с этим справился. Юхан тоже оставался в Швеции, а не в Выборге вместе с отцом, Горном, Флеммингом, Багге и другими военачальниками. Даже не в Або! Сюда, в Финляндию, он прибыл лишь после отъезда отца… То есть король не нуждался в приобретении опыта своим вторым сыном и уж, тем более, не в его советах. Но если Эрик не жениться, не родит наследника, если кронпринц просто умрет, то… Не эти ли мысли занимают юную голову новоиспеченного герцога Финляндского, ибо особого интереса к нуждам провинции Микаэль так и не прочел в его глазах. Даже когда епископ не удержался, довольно неучтиво прервав речь молодого герцога о будущей отделке помещений замка, и спросил напрямую, что он думает о своих подданных, принц пожал плечами и ответил:
– Король, мой отец, предостерег меня о грубости и неотесанности населения провинции.
Последующие слова соболезнования о постигшей все королевство утрате в связи со смертью его матери – королевы Маргарет, вызвали лишь грустную, похожую на извиняющую, улыбку Юхана, его глаза на минуту, как показалось епископу, блеснули влагой, но принц нарочито сердечно поблагодарил Агриколу и спокойным голосом продолжил начатые им рассуждения о своих планах перестройки и ремонта помещений, расширения одних и сужения других окон, проемов, ремонта крепостных стен, так что слова и о народе и о покойной матери выглядели действительно нелепо - ведь первосвященник перебил речь принца, но тот благосклонно его простил. Епископ укорял себя – соболезнования нужно было выразить до того, как задавать вопрос о подданных. Но вылетевшие из его уст слова назад было не возвратить, как и не изменить их очередность. Впрочем, принц оставался вежливым и, по крайней мере внешне, ничем не выразил своего неудовольствия.
И Микаэль понял: его Финляндия - это замок, обустройство которого, казалось, более всего заботило принца, да еще любовница Карин Хансдоттер, которую Юхан привез с собой из Стокгольма. Кто она? Фрейлина королевы Катарины из рода Стенбоков, приходившейся ныне мачехой принцу, а заодно и двоюродной сестрой, ведь Густав недолго оставался холостяком и быстро нашел утешение в объятьях новой жены, почти на сорок лет моложе старого короля. Катарина была дочерью Бриты Лейонхувуд – сестры покойной королевы Маргарет, отсюда все сыновья и дочери от последнего брака короля являлись ее кузенами и кузинами. Бывшая фрейлина Карин Хансдоттер расхаживала по замку и распоряжалась, словно была здесь полной хозяйкой. Большой живот, предвещавший скорое разрешение беременности, а также нежные взгляды герцога, которые он бросал на нее, видимо, вселяли юной особе уверенность в своем положении. Святая наивность! Иллюзия семьи! Все равно твоим детям уготована судьба незаконнорожденных, да и тебе самой, когда наскучишь или принц решит жениться, в лучшем случае сосватают неплохого мужа из благородного семейства. Юхан создает свой двор, а не герцогство!
Конечно, ему известна репутация «непокорного» епископа Або, но что ни говори, а Агрикола был настоящим епископом, в отличие от Юстена, именовавшегося ординариусом, то есть «назначенным». Диоцез Або, несмотря на отхваченный от него кусок, сохранил апостольскую преемственность, ведь Микаэля посвятил епископ Ботвид Сунонис из Стренгнэса, который получил митру из рук ныне опального Лаврентиуса Петри, а тот был посвящен Петрусом Магни, единственным епископом, принявшим сан от самого папы. Да, Микаэль и сам остался верен традициям интронизации и, вернувшись из Швеции, первым делом отслужил мессу на праздник Рождества Богородицы, давно уже отмененный в митрополии, в полном облачении, с митрой и дал всем прихожанам епископское благословение. Это «подражание папизму», как выразился король, вызвало недовольство монарха, и с тех пор Густав упорно именовал его в письмах не епископом, а магистром, или так же, как Юстена – ординариусом.
Для чего же здесь принц Юхан? Он прислан Густавом именно в этом году, когда бездарная война практически затихла сама собой, и все мы ждем возвращения из Московии Кнута Юхансона, посланного для достижения договоренностей о начале мирных переговоров. Кстати, почему выбор короля пал именно на него, на Кнута – настоятеля Абоского собора? Или это Юхан ему подсказал? Поездка в Московию предприятие непредсказуемое по своим последствиям, прежде всего, для того, кто туда отправляется посланником. Не есть ли это попытка еще более ослабить позиции и без того расшатанного и малочисленного капитула Абоской епархии? Впрочем, капитул упразднен, просто Микаэль по привычке называл тех немногих, в чьих руках оставались бразды правления диоцезом. Король пытается уравнять положение дел, приравняв сына к наместнику Новгорода. Епископу было известно, что принц Юхан лично обратился к князю Михаилу Глинскому с письмом, называя его ближайшим соседом, и объяснив, что причины раздоров в самовольстве пограничных фогтов, а дабы положить этому конец отец – король отпустил своего сына управлять финской землей. Здесь цель Густава понятна – уравнять новгородского наместника с принцем, а самого себя с великим князем московским. Хитер, только согласится ли на эту уловку Иоанн? Ведь можно было избежать серьезных столкновений, когда предыдущий наместник Новгорода отправил в Стокгольм своего посла. И что с ним стало? Рассказывают, Густав посадил его в тюрьму. Теперь же Юхан пытается завести отношения с Новгородом, а Густав отправил Юханссона, как своего посланника в Москву, прямо в логово к московскому владыке. Ходили слухи, что московиты щепетильны до упрямства в соблюдении своих обычаев, как церковных, так и дипломатического этикета при встрече иноземных посольств. «Старина», как они это называют. Для них, что Швеция, что Финляндия – земли за Выборгом, лишь недавно освободившиеся от Кальмарского союза и верховенства Дании. Когда ж вернется Юхансон? И вернется ли вообще из Московии? Достигнет ли старый друг каких-то договоренностей с московитами? Простит ли правитель Московии заточение Густавом новгородского посланника? Не ждет ли подобная судьба Юханссона? И вновь вспыхнет война?
Агрикола медленно вышагивал взад вперед по кабинету, иногда останавливался, подолгу смотрел в окно на снующих по площади перед собором людей – горожан, крестьян, воинов. Все они и составляли приходскую общину – «seurakunta», то есть Церковь, как перевел это слово на финский язык Микаэль, следуя Эразму, заменившему «ecclesia» на «congregation» - «собрание, сообщество», ради которой он и трудился.
Что нужно было королю от этой войны? Он счел татарский набег на приграничную крепость личным оскорблением? Решил наказать московского великого князя Иоанна? Густав не отличался выдержкой, об этом знали все, но ему хватало до времени ума не начинать полномасштабную войну. Он соглашался с отселением одних своих подданных, привыкших мечом решать пограничные споры, заменой их на других. Правда, через короткий промежуток времени кровопролитие возобновлялось. А ведь здесь вина и Юстена, - снова мелькнула досадная мысль, - не сумевшего найти подходящих слов для увещевания, умиротворения буйного нрава переселенцев. Но тут же подумалось о другом:
– А ты бы смог?
Агрикола почувствовал легкий укол - угрызения совести и решил не отвечать на вопрос, заданный самому себе. Московитский Иоанн не уступает своим нравом шведскому королю. Но Густав не выдержал первым. Король высадился с двенадцатью тысячами воинов, собрав в Швеции по слухам всех, кого смог, оставив лишь гвардию для охраны кронпринца и юной королевы. Столько же войска набрали в Финляндии, хотя большая половина состояла не из солдат, а крестьян.
Отбили татарский налет у пограничной крепостцы, сами напали на монастырь в Печенге и разорили несколько селений на севере Лапландии. Увидел благосклонность судьбы или Божью волю в первых легких победах? Поход на Орешек окончился неудачей, московиты отбились, и флотилия Брагге отступила. Король уехал, вслед ему в Финляндию вторглось огромное войско. Сожгли дотла ту самую разнесчастную пограничную крепость, дошли до Выборга. Вот здесь действительно Господь явил свое милосердие, и город удалось отстоять. Хотя… говорят, у московитов не было осадных орудий. Выборг они не взяли, зато разорили на добрых пару десятков шведских миль все окрестности, а тысячи людей угнали с собой. Епископ снова посмотрел в окно на заполненную народом площадь. Таких же, как вот эти мои прихожане. По слухам, их продали в рабство. Что за дикость продавать людей, как скот! Когда ж вернется Кнут? Что ожидать от Москвы? Продолжения войны, новое вторжение, вторую попытку взять Выборг или все-таки мир? Говорят, что московитов больше интересует сейчас Ливония. Словно вороны все закружились над разлагающимся трупом некогда грозного ордена, рыцарского оплота Рима. Опять слухи, слухи, слухи…
За спиной скрипнула дверь.
– Преосвященство!
Агрикола резко обернулся, услышав голос Кнута Юхансена. Боже, наконец-то. Епископ поспешно сделал навстречу несколько шагов, и они обнялись. Вернулся! Живой!
– Canutus! Gaudeo, gaudeo! – Воскликнул епископ, сразу перейдя на латынь, позволяющую отбросить в сторону условности этикета и обращаться между собой на «ты». – Дружище, - Агрикола чуть отстранился и внимательно посмотрел на настоятеля собора, охватил взглядом и серую от дорожной пыли одежду, и его исхудавшее, давно не бритое лицо, - ты сильно сдал. Полагаю, поездка была крайне тяжелой. – Епископ жестом пригласил Кнута сесть, сел сам и продолжил разговор по-прежнему на латыни:
– Хоть ты и валишься с ног от усталости, но прости нетерпение старого друга – хочу знать с какими вестями ты прибыл. Ты уже был у принца?
Юханссон вздохнул, измученно улыбнулся и мотнул головой.
– Нет, я предпочел сперва заглянуть к тебе, преосвященство. – Настоятель потер рукой подбородок, отчего щетина освободилась от пыли, блеснула серебром седины, лицо стало выглядеть еще больше изможденным, покрытым сеткой глубоких морщин.
– Скажи, Канутус: Да или нет?
– Да! – Кивнул головой священник.
– Отлично! – Агрикола даже прихлопнул себя по коленям. – Как тебе это удалось?
– Потому что верую во Святую, кафолическую и апостольскую церковь! – Усмехнулся Юханссон.
– «Господь обитает в доброй душе…» - Епископ покачал головой.
Юханссон подхватил:
– «В злой же душе живет нечистый дух».
И оба рассмеялись. Кнут продолжил:
– Две недели назад я получил окончательный ответ от их канцлера…, - Юханссон наморщил лоб, что-то вспоминая, потом кивнул, - нет, ошибаюсь, это был не канцлер, с ним я тоже встречался, но в последний раз был другой чиновник, в чьем ведении сношения с посольствами и иными государствами, … Вис…, Иоанн Висковатый . Да, его звали, как великого князя, Иоанном. Он отказал от имени своего правителя в прямом общении с нашим королем, но подтвердил согласие на прием посольства, так как великий князь готов прекратить кровопролитие, если король свои гордостные мысли оставит. – Кнут опять задумался и подтвердил. – Да, именно так он и выразился. Если же в мыслях у Густава по-прежнему не ссылаться с новгородскими наместниками, то пусть посольство не шлет. Такова воля их правителя, сказал Вис…, Вис… - с трудом давались настоятелю сложные имена, - глава Посольской канцелярии или, как называют московиты - приказа.