Проклятые вечностью
Шрифт:
— Зачем ты пришла? Я тебя не звал, — едва сдерживая злобу, проговорил он, почувствовав едва уловимое движение воздуха у себя за спиной.
— А я думала, что у меня получилось застать тебя врасплох, — проговорила Алира, обнимая его со спины. Ее руки начали бродить по его широкой груди, расстегивая мелкие пуговицы на черной сорочке, касаясь обнаженной кожи.
— Никто не может подойти ко мне незамеченным, если только я сам не позволю этому несчастному так думать, — прикрыв ее руку своей ладонью, отозвался вампир.
— Хозяин мой, ты слишком напряжен, позволь мне помочь тебе расслабиться, — прошептала вампирша, нежно проведя рукой по его животу и опускаясь ниже.
«Что ж, может, это и не плохая идея! Что может лучше избавить от мыслей о женщине,
— Неужели… — прошептал он, будто обратившись в глыбу льда. Вампирша, сразу почувствовавшая изменение в поведении своего возлюбленного, немного отстранилась назад, устремив на него испытующий взгляд.
— Что случилось? — прошептала она, пытаясь понять, где могла допустить оплошность, если в мгновение ока из пылкого любовника Дракула превратился в каменное изваяние.
— Ничего, — проговорил вампир, вставая с кровати под изумленным взглядом Алиры. Подойдя к окну, он с силой распахнул ставни, позволяя холодному воздуху окутать его своими нежными объятиями.
Вопросов в голове стало еще больше, но злость сошла на нет, оставляя место сомнениям, которые, точно черви, разъедали его изнутри. Видение было столь неожиданным, а связь такой хрупкой, что могла разорваться в любой момент, но все же она была. На потухшем пепелище остался один тлеющий уголек, который из последних сил пытался схватиться за жизнь, заставляя тонкую струйку дыма подниматься вверх, взывая о помощи, надеясь расцвести когда-нибудь пламенным цветком, переродиться подобно фениксу.
В этот момент вампир будто находился между двух огней: с одной стороны, какая-то неведомая сила тянула его в неизвестность, воспламеняя неизведанные досель желания, а по другую сторону стоял разум, пытавшийся отогнать эти призрачные химеры, грозившие внести перемены в размеренную, лишенную человеческих страстей жизнь. Дракула с силой впился тонкими пальцами в мраморные перила, пытаясь объять взглядом скрытые за горизонтом дали. Со злостью на самого себя всесильный вампир был вынужден признать, что он не такой уж и бесстрастный, каким привык себе казаться, ибо в его душе появился страх. Он знал, что если пойдет вслед за своими желаниями — это навсегда изменит его жизнь, а перемены страшили его точно так же, как и мысли. Дракула был совершенно не готов к этому неожиданному повороту и теперь всеми силами души проклинал себя, что не смог ему вовремя воспротивиться. Вызов был принят, колесо раскручено — ему оставалось либо вступить в игру, либо признать свое поражение, а проигрывать он не привык.
— Вот, Дьявол! — прошипел он, ударив кулаком о перила. — Ну что ж, из всего можно извлечь свою пользу — ты мне еще пригодишься.
— О чем ты говоришь? — проговорила Алира, подходя ближе к нему.
— Ступай к себе, у меня есть дела!
— Но я же… — попробовала возразить вампирша, но тут же столкнулась с его ожесточенным взглядом, который заменял тысячу слов.
— Разве я не ясно выразился? Найди монстра! Исправь свою ошибку, иначе даже не смей сюда возвращаться!
—
Не только глаза Дракулы могли метать молнии, теперь и Алира клокотала от злости, которую, к ее сожалению, не на ком было выместить. Не смотря ни на что, смерть Вероны осчастливила невесту. Она осталась последней, надеялась, что теперь никто не помешает ей разделить вечность с возлюбленным, но что-то нарушило ее планы. С самой первой секунды между ними встала чья-то тень, которая, несмотря на всю свою эфемерность, с каждым часов приобретала все большую власть, постепенно обретая более четкие очертания. Казалось, что мысли вампира были далеки от нее, отныне закрывая дверь в его покои.
***
Солнце постепенно клонилось к закату, укутывая в вечерний сумрак небольшой городок, погруженный в траурную атмосферу. Жители медленно стягивались к небольшой церквушке, готовясь навсегда проститься с последней представительницей древнего рода, отдавшей свою жизнь для того, что освободить свой народ от гнета порождений ночи, являвшихся под покровом тумана, чтобы собрать кровавую жатву.
Женщины рыдали, прижимая к своей груди детей, мужчины, сняв шапки, молчаливо ожидали того момента, когда распахнутся двери дома Господня, чтобы принять их в свои чертоги. Каждый из них хотел оказать последние почести столь юному и отважному созданию, каждый хотел в последний раз прикоснуться к руке всеми любимой принцессы, каждый хотел проводить ее в последний путь, чтобы ее душа наконец смогла обрести долгожданный мир и покой.
Хотел этого и Ван Хелсинг, склонившийся над небольшим гробом из черного дерева, обшитым изнутри красным бархатом и белой парчой. Его ладонь по-прежнему касалась похолодевшей руки Анны, лежавшей на своем прощальном ложе. На ее лице светилось умиротворение, казалось, что даже рана на губе затянулась, а синяк постепенно поблек, кожа заметно побледнела, но вот щеки все еще сияли здоровым румянцем, а волосы отливали бронзой, сияя в мерцающем свете церковных свечей. Облаченная в черный саван, расшитый золотой вышивкой, девушка была похожа на изваяние древней богини, сошедшей с небес, чтобы подарить ему капельку своего сияния перед тем, как навечно вернуться в свои небесные чертоги. Глядя на нее, мужчина никак не мог поверить в то, что жизнь навсегда оставила это прекрасное тело — казалось, что принцесса просто погрузилась в вековой сон, как спящая красавица, ожидающая принца, способного заставить ее пробудиться. В ту секунду в его сердце запылал крохотный огонек беспочвенной надежды — склонившись над усопшей, он запечатлел на ее губах последний поцелуй, в который вложил всю боль разбитого на тысячу осколков сердца, покорно склонив голову в молитве. Он знал, что просил невозможного, но ничего не мог с собой поделать. Так же как утопающий хватается за спасительную соломинку, он хватался за надежду, обращаясь к высшим силам за помощью, прося даровать последний шанс этому несчастному созданию, так мало прожившему на этом мире, но успевшему так много выстрадать.
— Ван Хелсинг, — проговорил Карл, коснувшись плеча друга, — люди пришли. Пора начинать.
Охотник лишь кивнул головой, так как на большее просто не хватало сил. Люди медленно потянулись в церковь, усаживаясь на деревянные скамейки; Карл начал читать похоронную молитву. Его тягучий голос, отражаясь от высоких сводов, разносился по церкви, касаясь души каждого присутствующего. Когда послушник замолчал, осеняя усопшую крестным знамением, все присутствующие погрузились в благоговейное молчание, склонив головы перед ликами святых, оттого прогрохотавший треск от сорванных с петель дверей прозвучал еще более устрашающе. В церковь ворвался морозный ветер, принеся с собой первые снежинки, в вихре танца ворвавшиеся внутрь и таявшие секунду спустя. Клубящийся туман начал медленно стелиться по полу, заволакивая белесой пеленой каменные плиты. Пожалуй, каждый житель городка знал, что предвещала эта пугающая атмосфера, а потому на лицах людей застыла гримаса ужаса, а души сковал липкий всепоглощающий страх.