Пропала, или Как влюбить в себя жену
Шрифт:
– Шутишь?
– Нет, - демонстрирует мне голливудскую улыбку в ответ.
– Я не буду интересоваться откуда такие глубокие познания, но ради интереса, а самая нижняя часть это… подпяточник?
– Нет. Следовая часть чулка. А в ней уже различают пятку, след и мысок. А вообще я был уверен, что на тебе не чулки.
– Почему?
– Сложно объяснить.
– Дай угадаю, ты надеялся увидеть шерстяные колготки?
– вместо ответа Бестужев лишь пожимает плечами.
– Вообще-то у меня куча фотографий в чулках.
– Знаю. Но экранная и реальная жизнь – это все-таки другое. Очень красивые, кстати, чулки.
– Мужчинам ведь нравятся чулки, да?
– Да. Это чистейший секс, - снова ведет обеими ладонями по ногам.
– Ясно, - тихо произношу я, закусывая губу и борясь с желанием спросить откуда у него такие познания в чулках. И спросила бы, если бы не услышала тихий стук каблуков и громкое:
– Глебушка, ну наконец-то. Приехали.
Точно, бабуля-то здесь, а мы тут про чулки и ноги гладим! Пипец. Пипец мне пришел. Еще и внук у неходячей женушки в ногах. Боженька, пожалуйста, помоги мне. Глеб приподнимается с колен, и я сразу закрываю глаза. Спустя несколько секунд резко открываю их, попадая взглядом на приятную с виду картину: Бестужев обнимается со своей бабушкой. Ишь какая мадам, по дому ходит не в тапочках, а в туфлях. Хорошо хоть не на шпильке.С виду это точно не моя бабушка. По крайней мере, я не припомню, чтобы моя так улыбалась мне, как эта Глебу.
Не знаю как я себе ее представляла, но точно не такой. На вид лет семьдесят, среднего роста, этакая блондинка с накрученными короткими локонами. Одежда – не бабкинская: элегантные брючки бежевого цвета, блузка нежно-голубого оттенка и макияж. Даже на расстоянии видно, что она при параде. Но больше всего удивляет не ее элегантность, а то, что на ее голове красуется шелковая лента с бантом посередине. Бант вселяет надежду, что не все так плохо. Разве злыдня может носить бант?
– Бабушка, это Соня. Прошу не обижать и желательно любить.
– Скажешь тоже, - отмахивается от него и подходит ближе ко мне.
– Здравствуйте, Вера, - киваю и улыбаюсь как дебилка.
Застываю и, кажется, не дышу все то время, пока она меня рассматривает.
– Боже мой, какая красота. Куколка, - восхищенно произносит женщина, ослепляя меня белозубой улыбкой.
– У моего внука губа не дура. А какие у вас будут красивые детки, мама дорогая, - тянет ко мне руки и заправляет мои распущенные волосы за ухо. И тут же начинает ощупывать мои ушные раковины.
– И ушки красивые, не то, что у Глебушки. Он чуть лопоухий, если ты не заметила. Но другой красотой и харизмой берет.
– Ну теперь-то моя куколка об этом точно вспомнит, бабушка, - саркастично отмечает Бестужев, на что Вера выпрямляется и тут же обнимает его.
– Ну не обижайся.
– И не думал.
И тут на меня накатывает очередная волна смеха.
– Геннадий, - смотрю на Глеба и улыбаюсь. Улыбаюсь от того, что за два месяца, проведенных в тесном контакте, я ни разу не вспомнила о его ушах, на которые раньше обращала внимания. Кажется, я впервые вижу на его лице что-то типа: подожди у меня. За упомянутого Геннадия ты получишь наедине люлей.
– Ах да, он тут. Гена, беги сюда, будем знакомиться. Гена!
– еще громче кричит бабушка Глеба.
– Зараза такая, опять к Машке пристает.
– К Марии, бабушка.
– Глеб, не начинай. Гена!
– Бабушка, он сам прибежит, если надо. К тому же, Мария даст ему отпор. Может выпьем за знакомство?
– Давай, - быстро соглашается она.
– Только винца.
– Вино – для радости дано, - заключает Глеб, подмигнув мне, и идет в сторону кухни.
Вопрос кто такой Гена исчез, как только Бестужев ушел. Гена – это бульдожка, а если точнее, французский бульдог светло-коричневой окраски. Хорошенький, ушатенький собакевич.
– А вот и наш мальчик. Иди сюда, познакомься с Софией. Или лучше Соня?
– Соня.
– Не бойся. Он очень добрый, - садится на кресло слева от меня.
– Приставучий, храпящий и линяющий пердунчик, но до безумия любящий и добрый пес. Не укусит, не даст сдачи, даже если ему будут делать больно. Дурашка, одним словом.
Тяну руку к вертящемуся Гене и не знаю чему больше радоваться. Тому, что в доме появилась собака, пусть и ненадолго, или тому, что бабушка Глеба ни разу не посмотрела на стоящее рядом кресло. Равно как и ни разу не опустила взгляд на мои ноги. И вообще не заговорила о том, что со мной что-то не так. А она вообще знает, что я не хожу?
– Хорошенький, - наконец заключаю я, после того, как вдоволь погладила, прыгающую на мои ноги собаку. Я специально приподнимаю платье, и вовсе не для того, чтобы собака не делала зацепки, а чтобы увидеть реакцию моей новой знакомой. Если не взглянет на ноги – точно не в курсе, а кресло тупо не заметила. И нет, внешне не видно, что у меня что-то не так, просто сам факт. Люди всегда смотрят на то, с чем есть проблемы, если о ней знают. Бабушка Глеба по-прежнему смотрит на мое лицо, но не на ноги. Не знаю зачем я это произношу вслух.
– Вера, а вы знаете, что я не хожу?
– перевожу взгляд на кресло.
– Конечно, знаю, - уверенно произносит она, откидываясь спиной на кресло.
– Глеб много о тебе рассказывал.
– И что, вы не против, что ваш единственный внук женился на такой как я?
– А почему я должна быть против?
– Не знаю, - тихо отвечаю, продолжая гладить собаку.
– Мягко говоря, не все хотят видеть такую как я в качестве невестки.
– Ты же не без головы. Если у человека есть голова, то все остальные проблемы можно пережить. Вот без головы туго. Ты не возражаешь, если я сниму туфли?
– Да, конечно.
– Приходится притворяться, что я элегантная леди, - скидывает с себя туфли.
– Глебушке так приятнее. Любит вокруг себя все красивое и хочет, чтобы я выглядела вот так. Ну что поделать, хочется сделать ему приятно, приходится одеваться красиво.
– Вы серьезно?
– Ну да. Он думает, что делает мне приятно, покупая красивую одежку, а мне приходится носить ее, чтобы сделать ему приятно. Он не хочет, чтобы я старилась раньше времени. Да и пунктик у него такой, если можешь сделать красиво вокруг – сделай. Не замечала в нем такого?