Пропала, или Как влюбить в себя жену
Шрифт:
– Ага, она и компромат на папу оказывается нашла. Я в курсе.
– Здесь ирония не слишком уместна.
– А о том, что я калечу своего мужа, это она откуда знает? Она экстрасенс?
– Нет. Я тоже, как и ты не всегда слежу за своими словами, бывает вылетает. Не злись, Сонь, - усмехается, подвигаясь ко мне.
– И я не собираюсь с ней обсуждать то, о чем ты меня спрашивала.
Дальше происходит что-то странное, мало того, что Бестужев приобнимает меня за плечо, притягивая к себе, так еще и кладет мою руку на свой пах, причем сильно прижимает своей лапой.
– Что ты д…
– На будущее, - вкрадчиво шепчет мне на ухо.
– Хочешь сделать больно, сжимай то, что у меня в трусах, а не мое бедро.
– Буду иметь в виду. А если сейчас не уберешь свою руку, я тебе точно там все пережму.
– Сейчас побоишься, потому что, во-первых, ты уже не настолько злая, во-вторых, чуть ошарашена, - секунда на обдумывание и Бестужев целует меня в щеку, отпуская свою ладонь.
– Кстати, не надевай такие платья на выход.
– Это еще почему?
– резко убираю руку от его паха.
– Потому что ты больше не модель нижнего белья. Не надо всем демонстрировать свою грудь.
– То есть Анжеле и Снежане можно, а мне нет?
– Наверное, можно. Мне-то что? Они же не мои женщины, пусть демонстрируют, а ты замужем.
– Я подумаю над твоей просьбой.
– Это не просьба.
– Кстати, что за шлюховатые имена у твоего дизайнера и подружки?
– быстро перевожу тему.
– Как на подбор.
– Почему шлюховатые? Снежана – Снежка, очень даже мило.
– Анжела – Анжик?
– Точно.
– И все равно имена шлюховатые, особенно Анжела. Прям фу!
– Сонь, в тебе говорит ревность.
– Ага, мечтай. Анжела – шлюховатое имя и точка.
– Ну если тебе будет спокойнее, то могу сказать, что это ее ненастоящее имя. На самом деле ее зовут Лена.
– Ты серьезно?!
– Да. И даже не спрашивай почему ее так зовут. Лена – не шлюховатое имя?
– Ужасное имя!
– Ну да, ну да. Ты помнишь, как зовут мою бабушку?
– ну спасибо, что напомнил о бабуле!
– Вера.
– Умничка. Не бойся, ты ей понравишься. Мизинец даю на отсечение.
Кажется, настало время, когда Бестужев все-таки лишится своего мизинца…..
Глава 25
Кажется, у меня перехватывает дыхание, когда Глеб приподнимает меня с сиденья. И нет, вовсе не от близости, а от страха из-за дальнейшего знакомства. Отвратительнейшее состояние, напоминающее по силе ожидание самого страшного диагноза. Утыкаюсь Бестужеву в грудь и глубоко вдыхаю запах его парфюма, борясь с внезапно возникшей тошнотой. Как же мне страшно, мамочки…
– Сонь, ну хватит. Не вибрируй, - чуть насмешливо произносит Глеб.
– Я не понимаю почему ты трясешься? Боишься не понравиться бабушке? Ну и что? Я вот твоему отцу не нравлюсь и что из этого?
– Дурацкое сравнение, моему папе на меня плевать, он меня не любит, а твоя бабушка тебя сто процентов – да.
– Ладно, согласен. Нехорошее сравнение. Но суть в том, что моя бабушка, вне зависимости от своих личных симпатий и антипатий, не окажет на меня никакого влияния. Даже, если она заведет меня ночью в темную комнату, приставив к горлу ножечек, и скажет: «Глебушка, брось каку, она тебе не пара, у меня на примете есть внучка моей дряхлой подружки», я не вниму ее словам. Расслабься, Сонь. И помни, что ты здесь хозяйка, а не гостья, - шепчет мне куда-то в шею.
– И, будь добра, не реагируй на ее разговоры о детях. Если уж начнет давить вопросом, «когда будут детки», то представь мысленно перед собой стену и думай о чем-то хорошем.
Так и хотелось спросить: так вот в чем секрет его невозмутимости? Бестужев не слушает и ставит перед собой мысленную стену?
– Олег, поставь, пожалуйста, кресло сюда, - громче произносит Глеб, как только заходит в дом.
– Спасибо. Можешь ехать домой, - усаживает меня на диван. Оглядываюсь по сторонам в поисках той самой бабушки и никого не вижу. И тут мой взгляд утыкается в собственную грудь. На кой черт я сняла верхнюю одежду?
– Подай, - тянусь рукой к полушубку, который Глеб удерживает в руках.
– Зачем?
– Чтобы грудь прикрыть, непонятно что ли? Твоя бабушка подумает еще, что я какая-то распутница, - нервно произношу я, натягивая выше лиф платья.
– Ну, - тяну к Бестужеву руку, выжидающе смотря на него.
– Верхнюю одежду дома не носят, - чуть улыбаясь произносит Глеб, кидая полушубок на кресло. Наклоняется к моему лицу и шепчет прямо в губы.
– Расслабься, Сонечка, все будет хорошо, - секунда и целует меня в нос.
– У меня насморк, кстати, - не задумываясь, вру я. Зачем? Наверное, чтобы убрать с его лица очередную порцию невозмутимости и спокойствия.
– Ага, и козявки в носу, - наклоняется вниз и принимается снимать с меня туфли.
– И назальный герпес, - добавляю я.
– Ну хорошо, что не вагинальный, распутница ты моя, - что-либо ответить на это я не смогла, просто потому что чуть опешила, когда Глеб стал приподнимать подол моего длинного платья. При этом проходясь пальцами по капрону. Что это еще за ерунда такая? Разве бабуля не в доме?
– А что ты делаешь?
– Хочу посмотреть, что на твоих ногах. Чулки значит?
– добравших до резинки чулков, улыбаясь, спрашивает он.
– Ага. А зачем ты гладишь край моих чулок?
– Проверяю на прочность. И да, правильно не край, а борт, если мне не изменяет память.
– Да что ты говоришь?
– Ага, - улыбается так, как будто передо мной кот, нажравшийся валерианки, ну и сметаны заодно. Что-то с ним определенно не так.
– А ниже что?
– накрываю его руки, опуская вниз.
– Мачта? Парус?
– Паголенок, - не знаю, что со мной происходит, но я ржу как лошадь от этого «погаленка». Едва хватает ума прикрыть ладонью рот.