Пропавшая экспедиция
Шрифт:
— Да я не себе… Приятелю… — ответил официант неуверенно, приподняв картуз, и пошел дальше.
Федякин подозрительно поглядел ему вслед и снова занялся поисками телеги, на которой похитили Зимина.
Управление строительства узкоколейной железной дороги Балабинск — Красная падь помещалась в старом купеческом особняке, сложенном из черных от времени внушительной толщины бревен. У крыльца, украшенного хитроумной резьбой, стояло человек двадцать — по виду не городских, кто в сапогах, кто в лаптях, кто с сундучком, а кто и с туго набитым сидором. У многих в руках и за плечами пилы и топоры в чехлах — легко узнать людей, не впервые отправляющихся «на заработки».
Здесь же покуривал, ожидая выхода начальства, и Алексей Куманин, отличавшийся своей, хотя и не бросавшейся в глаза, но все же городской внешностью — фанерный чемоданчик, кожаная фуражка, прорезиненный плащ-макинтош. Он стоял, прислушивался к разговору, который вели несколько человек, сидевших на бревнах. Все они с интересом слушали Харитона, свесившего ноги с запряженной телеги. Лошадь с мешком на морде лениво хрупала овес.
Куманин сразу узнал Харитона и потому слушал его разглагольствования с особым интересом.
— Дарью эту и при жизни в глаза никто не видел, какая она есть. Потому как умела разные обличья принимать. То казачкой прикинется, то китайцем-хунхузом, а то и вовсе нечеловеческий вид примет, — рассказывал Харитон.
— Это как же так — нечеловеческий? — спросил худощавый мужичонка с реденькой, будто выщипанной, бородкой.
— А так вот: хошь тебе в лису превратится, хошь пнем прикинется. Потому как не баба крещеная, а сила нечистая. Проще сказать, ведьма, — рассказчик на всякий случай перекрестился.
— Ладно врать-то, — засмеялся невысокий веснушчатый паренек в длинной не по росту косоворотке.
— Ты, Кешка, не смейся. Потому, хоть и говорят, будто она померла, да это одна видимость. Она и сейчас Ардыбаш стережет, только обличье поменяла — татарином прикинулась. И места, где золото ее лежит, заклятью предала. Кто ногой туда ступнет — или в болоте утопнет, или от голоду изойдет, а то и вовсе ума решится. Из Питера люди добрались до ее золота — все, как один, погибли.
— Ужели все? — удивился худощавый мужичонка.
— Все! — решительно заявил Харитон. — И дорогу эту не к добру через Ардыбаш тянут. Не допустит Дарья до Ардыбаша…
— Будет пугать-то! — уже без смеха оборвал его Кешка. — Сказываешь сказку, а выходит агитация. Народу глупостями мозги забиваешь, против строительства агитируешь!
Он поднялся с бревен и направился к крыльцу.
— Так, говоришь, татарское обличье приняла Дарья? — спросил, свертывая цигарку, Куманин.
— А вот и приняла! — рассердился рассказчик. — Люди своими глазами видели. А кто видел, зря врать не будет.
И вдруг Харитон запнулся и осторожно заморгал, уставясь на показавшуюся ему знакомой физиономию Куманина.
Усмехнувшись, Куманин отошел от Харитона: на крыльце появился инженер Васильянов с секретаршей. Он обошел собравшихся, приглядываясь к каждому, и, отобрав несколько наиболее здоровых парней, сказал сопровождавшей его девушке с блокнотом:
— Этих на укладку рельсов, к Снегиреву. — И, обратившись к остальным, спросил: — Плотники есть?
Вышло вперед еще несколько человек.
— Перепишите их, Клавочка.
Он подошел к Куманину.
— Что умеешь?
— Все умею.
— Ну уж и все, — усмехнулся Васильянов.
Куманин улыбнулся в ответ.
— Кочегар на паровоз мне нужен, — сказал Васильянов. — Кочегаром пойдешь?
— Кочегаром? Чего ж не пойти. Можно и кочегаром.
А дотошный мужичонка все не отставал от растерявшегося Харитона, опасливо разглядывавшего Куманина.
— Неужто баба, — недоверчиво расспрашивал мужичонка, — пнем прикинуться может?
— А вот и может! — огрызнулся Харитон.
— А кто видел? — допытывался любопытный слушатель.
— Кто? Кто? — обозлился Харитон. — Иди ты… Знаешь куда?!
И, не дожидаясь, когда Куманин вновь обратит на него внимание, хлестнув лошадь, выехал за ворота.
Суббота и Зимин уже без повязки на глазах, ведя лошадей под уздцы, вышли из густого ельника на пригорок, откуда Зимину открылась обширная поляна с несколькими приземистыми, крытыми соломой бревенчатыми избами, с крохотными подслеповатыми оконцами. Избы окружал высокий, в полтора человеческих роста забор. А над всем этим странным поселком возвышалась высокая скала, поросшая лесом. Кое-где из труб вился едва приметный дымок.
Зимин оглянулся на Субботу.
— Где мы? — спросил Зимин.
— А этого я тебе не скажу, Кирилл Петрович. Извини — не скажу. Божьи люди живут!
Высокий рыжебородый мужик распахнул ворота.
— Силантий?! — узнал его Зимин.
— Здравствуй, офицер! — глядя исподлобья, ответил Силантий.
Черные приземистые избы стояли как бы по кругу, а в середине, на неширокой, поросшей травой площади, возвышалось небольшое строение с крестом на крыше — не то часовня, не то церковь.
Навстречу им, через площадь, помахивая прутиком, шел артиллерийский поручик Губенко, в сильно поношенном кителе, без погон, но тщательно выбритый, со щегольски распушенными усами.
— Да… божьи люди… — мрачно усмехнулся Зимин, поглядев на Субботу.
— Все люди, все человеки… Не нам их судить… — отозвался Суббота и, не останавливаясь, пошел дальше.
Они подошли к избе, выделявшейся среди других своими размерами, с крытым двориком и крепкими, окованными железом воротами и калиткой.