Пропавшая экспедиция
Шрифт:
— Перед смертью Аркадий Николаевич велел передать вам. Так и сказал: передайте Волжину.
Волжин взял тетрадь.
— Задержались в дороге, — смущенно проговорил Куманин. — Пришлось заодно и повоевать… маленько.
Волжин задумчиво листал тетрадь с записями Смелкова. Мысли его возвращались к тем далеким дням, когда он скрывался на квартире Смелкова в двенадцатом году и к тоже давнему разговору в кабинете начальника тюрьмы, когда он предложил ему отправиться на Ардыбаш.
— Эх, Куманин, — произнес он тихо. — Если бы ты знал, что за человек был Аркадий Николаевич…
— Знаю…
— И Арсен… — вздохнул Волжин.
— И товарищ Арсен, — повторил за ним Куманин.
Они помолчали.
Волжин нагнулся над столом и углубился в записи Смелкова. Когда он поднял голову, лицо его было строго и печально.
— Да, — вздохнул он. — Здесь только записи и карта. А где пробы и этот самородок «Бычья голова», о котором пишет Смелков?
— У матери на хуторе спрятали, — сказал Митька.
— С собой брать поопасались, — пояснил Куманин.
Волжин прошелся по кабинету, постоял у карты, утыканной разноцветными флажками, по всей стране шли бои.
Он нажал кнопку звонка.
В кабинет вошла секретарша, строгая миловидная женщина с высокой чуть старомодной прической.
— Марья Степановна! Это материалы ардыбашской экспедиции Смелкова — Кобакидзе, — сказал он, передавая ей тетрадь и карту. — Передайте на хранение.
Он пожал руку Куманину, обнял Митьку.
— Прощайте. Отправляюсь воевать. Петроград на осадном положении.
— Я с вами! — сказал Куманин.
— Не возражаю.
— И я! — сказал Митька.
Клеенчатая тетрадь с записями Ардыбашской экспедиции вместе с картой, зарегистрированные Марией Степановной в толстой книге, отправились в архив и надолго легли на полки огромного, во всю стену высокого, до потолка шкафа, чтобы ждать своего часа.
И этот час настал.
Ранней весной двадцать второго года по Разъезжей улице в сторону Пяти углов шел Зимин в кожаном пальто, в сапогах на шнуровке, в кепке с наушниками, застегнутыми наверху металлической кнопкой. Он шел не спеша, постоял возле мужиков, ремонтирующих мостовую. Зажав ногами, обернутыми в тряпки, гранитные кирпичи брусчатки, они, сидя прямо на земле, обкалывали камень. Звонко разносились в весеннем воздухе удары молотков о гранит. Зимин пошел дальше. Возле парадной двери с медными ручками в виде колец он остановился, взглянул на номер дома, дернул за кольцо.
— Заколочена парадная. Еще с революции заколочена. Со двора иттить надо, с черного ходу, — сказала проходившая мимо старуха.
Зимин прошел через сырую темную подворотню во двор и стал подниматься по узкой, усыпанной сором и древесной щепой черной лестнице. Сверху прыснули две кошки, одна за другой, обе черные. Поднявшись еще на этаж, он остановился у двери с медной, давно не чищенной табличкой: «Горный инженер. Профессоръ Аркадий Николаевич Смелковъ». Звонок не работал. Он постучал в обитую черной клеенкой дверь. Грохнул чугунный крюк, звякнула цепочка, и дверь открылась.
На пороге стоял высокий, чуть сутуловатый молодой человек в очках.
— Могу я видеть Анастасию Аркадьевну? — спросил Зимин.
— Тасю? — переспросил молодой человек и удивленно окинул взглядом вошедшего. — Пройдите, пожалуйста…
Казалось, инженер Смелков только недавно покинул свой кабинет. Коллекция минералов, шкафы с книгами, письменный стол с тяжелым письменным прибором — все осталось так, как в тот день, когда Смелков вышел отсюда, чтобы отправиться на Ардыбаш.
И только большой портрет самого Смелкова в форме горного инженера наискось перерезала черная ленточка крепа.
— Рогов. Борис Рогов, — представился молодой человек в очках.
— Вы родственник Смелкова? — спросил Зимин.
— Нет. Я вырос в этом доме.
— Моя фамилия Зимин. Я принимал участие в последней экспедиции Аркадия Николаевича.
Рогов поправил очки и пристально поглядел на него.
— И вы… вы не знаете, что Тася… не вернулась?
— Не вернулась… — как эхо повторил Зимин и, помолчав, негромко сказал: — Я надеялся, что она в Петрограде.
— Надеялись? — переспросил Рогов. — Вы не уверены, что она погибла?
Зимин покачал головой.
— У вас есть основание думать, что она жива? — допытывался Рогов.
Зимин снова покачал головой.
— Не понимаю, — сказал Рогов.
— Я и сам не понимаю, — с горечью сказал Зимин. — Тася была контужена — рядом разорвался снаряд. Я оставил ее в одном доме, хотел найти врача, кого-нибудь, чтобы помочь ей. Вернулся — ее не было. Хозяйка — в слезах, ничего не видела — как ушла, куда. Я искал ее, расспрашивал людей…
Рогов задумчиво протирал очки. Зимин взял со стола небольшую настольную фотографию в рамке.
— Тася… — произнес он тихо.
— Тася… — повторил Рогов.
Они посмотрели друг на друга. Рогов отвернулся.
— Если она жива, я найду ее, — сказал он.
— Найдете? Как?
— Я окончил курс и еду в Балабинск. Хирургом.
— Вы плохо представляете себе, что такое Балабинск, — сказал Зимин. — Это тайга. Вы сбежите оттуда через неделю.
Рогов снисходительно улыбнулся.
— В Балабинске я провел детство. Мой отец работал в местной больнице, участвовал в первой экспедиции Смелкова. Когда он умер, Аркадий Николаевич взял меня к себе.
— Ну что ж, — задумчиво сказал Зимин. — Желаю удачи. — Он протянул Рогову руку. — Между прочим, перед смертью Аркадий Николаевич дал согласие на наш брак… с Тасей.
Рогов промолчал.
— Не думаю, что стоит говорить матери Таси о моем посещении, — сказал Зимин уже в дверях.
— Зинаида Алексеевна умерла, — сказал Рогов. — В прошлом году.
В квартире на Восьмой линии Васильевского острова играли в карты. Игра шла в гостиной, обставленной с известным шиком: синие, украшенные картинами стены, хрустальная люстра над столом, покрытым зеленым сукном. Играли в модную тогда игру «шмен дефер», или попросту в «железку».