Пророк поневоле
Шрифт:
– Эта земля,- продолжал я,- очень богата местами, где много земляного масла, но я не знаю, интересно ли тебе это. Поэтому вот здесь только мелкие крестики.
– А эта черная метка?
– Здесь почти на реке можно добывать горючий камень.
– Ответствуй, сын мой, неужто ты показал здесь все полезное, не оставив тайн,-вкрадчиво и с усмешкой спросил монах.
– Конечно не показал и я скажу, что это. Это соль и точильный камень.
– И ты решил оставить их для себя.
– Я хочу остаться в живых и даже этих малых сведений хватит обогатить весь север новгородских и суздальских
– Разумно. Я догадываюсь, что эти запасы легко добываются и сравнительно легко перевозятся.
– То правда.
– А ты не боишься, что мы возьмем эти знания под пристрастием?
– Боюсь. Но загнанная крыса кусается. Это со слабыми не нужно водить дружбы, а сильный отдаст по приязни.
– Да. Веглас . И храбр. Не слишком ли много достоинств? Ступай. Я хотел бы, чтобы ты в следующий раз поведал нам об иных знаниях, недоступных нам.
– Благослови, отче.
Ждан тоже побывал у игумена и рассказал тому, как он встретился со мной. Вспоминая, ушкуйник вытер вспотевший лоб.
– Наизнанку всего вывернул. Спросил о каждом шаге, каждом слове. Особо интересовался, как ты лечил рану.
Я передернул плечами. Точно вцепиться, как клещ и вымотает душу. Примерно понятно, о чем пойдет речь на следующей встрече. А встреч будет немало, учитывая, что игумен послал гонца в день встречи со мной , если не раньше. Я бы на его месте послал раньше. Примерно три недели на ответ, если здесь нет голубиной почты. Хотя откуда в глухомани голуби? Я спросил у Ждана, что значит «веглас»? Оказалось, образован. Знал бы он анекдоты о ментах.
– А более всего святой отец интересовался, не приносил ли ты молитвы богам темным и неизвестным, не совершал ли ты богопротивных кровавых обрядов и не читал ли бесовских заклинаний?
– Кстати о птичках, - сказал я.- Ждан, ты не против обучить меня самым ходовым молитвам. Ну, там перед трапезой, вечерней молитве, а то монахи уже косятся.
– Се требуется каждому православному. Что простится немцу, не проститься своему. А как же ты был крещен?- он запнулся, понимая, что нарушил границы субординации.
– Брат Ждан, вот Ветхий Завет и Нагорную проповедь я перескажу толково и понятно. И Экклезиаста я читал, путем написано, а вот с ритуалами совсем плохо.
К вечеру я совершенно одурел от «имже вся быша», «еси душ наших» и прочего, но заучил три обязательные молитвы: « Отче наш», «Дево, радуйся» и « Символ веры». В нагрузку я взял обязательство вызубрить Иисусову молитву и молитву святителя Филарета. Текст я записал наверно первым в этом мире металлическим пружинистым пером с разрезом, которое умудрился сделать из разрезанной и расплющенной в лист фляги из неизвестного сплава. Без наждачной бумаги было сложновато, но подобие мелкого напильника у кузнеца нашлось. Оказывается «кузнец» здесь означает в первую очередь «ювелир».
Третья встреча оказалась для меня самой сложной. Пригласив на беседу своего лекаря или травника, вобщем какого-то медбрата, отец Кирилл скоро понял, что дал маху.
Понятно, что ни в каких травах я не соображал, да и с симптоматикой известных заболеваний было не очень. Однако, что у человека имеются два полушария мозга и мозжечок, а
вызвали у отца Кирилла одышку. Я так и не решился даже намекнуть ему на причины возникновения большинства болезней, то есть на микробов.
– Сие вельми еретично, - уперся старый ретроград.
– Так об этом говорилось еще у Галена, - возразил я, лихорадочно вспоминая, что там с Парацельсом. Процитируешь Теофаста, а он, сукин сын, еще и не родился.
– Ромейская ересь.
– Хорошо!
– вспылил я. – У одного воина на поле боя сломана рука, у другого перебита бедренная артерия, то есть кровяной сосуд. Что еретичного в том, что мы зарастим воину руку, но точно зная, что лучезапястье состоит из двух костей, а не из одной. И второго воина можно спасти, сначала передавив артерию в подвздошье, а затем наложив давящую повязку.
– И се верно, - согласился монах, поостыв. – Но об этом ты расскажешь только отцу Феодору.
– Обещаю не смущать недозревших умов,- поклялся я и беседа со скрипом двинулась дальше.
И опять, уходя из кельи, у меня не было уверенности в том, что на выходе меня не возьмут под белы ручки.
И все же последствия беседы оказались чреваты. С утра наше местоположение уже охранялось двумя вооруженными молодцами.
– Княжеские кмети ,- кивнул на них Ждан.
Понятно, что игумен взял их напрокат в целях пресечения профшпионажа.
Вместе с тем свободу передвижения они не ограничивали, лишь возбранялось выходить за стены монастыря. Кормили вполне прилично. Я, припахнув соратников, пытался организовать пробные стрельбы. До этого пришлось тщательно просеять и рассортировать порох. Как это дерьмо могло гореть и как им стреляли, если это невозможно в принципе , осталось загадкой.
Тем не менее пушчонка бодро кашлянула, выпустив горсть каменного дроба. С помощью кузнеца даже удалось изобразить примитивный лафет типа пушки Барановского. Больше всего меня интересовала скорость заряжания конструкции. Целый день я гонял новоиспеченную обслугу. Сопровождавшей охране тоже досталось - на нее легла транспортировка гаковницы. Усиленным зарядом я побоялся стрелять, не зная сопротивления меди на разрыв. Зато как нас зауважали кмети - артиллеристы у них в особом почете, что наше ВДВ. Аркебуза меня откровенно разочаровала. Абсолютно примитивное и бестолковое сооружение. Порох быстро кончился, тем более, что почти половина его оказалась полным браком.
На третью встречу с игуменом я прихватил пару перьев, черемуховую чернильницу, с изумительным мастерством изготовленную местным плотником и очередной пергамент, на котором в небольшом масштабе был изображен Скандинавский полуостров, Британские острова с Фарерами и Шетландами, Ирландия, Исландия и кусок Гренландии-знай наших. Светить Северную Америку я не стал, у меня должны были оставаться козыри. Особого интереса эти наброски не вызвали. Монаха интересовала Азия, точнее район Урала, Зауралья и выходы к Каспийскому морю.