Прощай генерал… прости!
Шрифт:
У кого-то наверху, в крае, разумеется, уже возникли сомнения в целесообразности вообще всего строительства, в которое успели вбухать миллионы народных денежек, а в результате получится, как всегда, долгострой. Пока не найдется кто-то из очень богатых, которому все равно куда кидать средства, лишь бы утвердиться наверху, в первых, так сказать, рядах строителей капитализма. В крае имелись свои Ротшильды и Морганы, да хоть и тот же Бугаев, но он почему-то с ходу потерял всякий интерес к президентской идее создания мирового горнолыжного центра. Повторяли однажды брошенную им при неизвестных обстоятельствах фразу: «Вот если бы включили в бюджет первоочередных федеральных мероприятий, тогда, возможно… и так далее». То
С одной стороны, понятно, конечно. Покойный губернатор — с его волей и размахом — действовал на многих как-то завораживающе. Ему иной раз, пусть и вопреки желанию, верили. Не стало его, и вера пропала. А строительство очередных «Новых Васюков», как окрестили это грандиозное даже для России сооружение, не то чтобы уже физически, но морально — точно! — приходило в упадок. Настроение пропало, вот что! А это куда неприятнее! Такие объяснения постоянно слышал Филипп от многих строителей.
Но в настоящее время его заботили не столько проблемы общественного звучания, сколько сугубо личные. И первая из них — куда неожиданно пропал, будто сквозь землю провалился, этот чертов градобой Геннадий Вадимович Нестеров?
Говорят, что после той катастрофы он якобы летал в краевой центр, вернулся на другой день черным от свалившейся беды. Многим на строительстве было известно, что в том вертолете, среди прочих, находилась, как считалось, его невеста. И здешний народ знал эту красавицу — помощницу губернатора. Генке завидовали — такую бабу отхватил! И вот — страшная беда. Вроде было ему сказано, что она, скорее всего, не выживет. Вот и окончательно сник парень. Запил было, а потом и вовсе исчез. Кто-то будто видел его в Шушенском, кто-то здесь, а толком никто не знал, где его искать.
Филиппу пришлось применить немало усилий и сноровки, прежде чем ему удалось обнаружить концы. Оказалось, что ниже перевала, километрах в тридцати, куда отсюда и дороги-то нет, расположено горное озеро с несколькими водопадами, образовавшими еще в прошлые века естественные ванны. А вода из этого озера в народе издавна считалась целительной — даже лежачих, как говорили, на ноги ставила. Больных с костылями на руках приносили, а после лечебных ванн они на своих двоих самостоятельно вниз отправлялись, оставляя костыли на память потомкам. Вот, возможно, где-то там, сказали Филиппу, и стоит поискать Генку, а больше-то где еще? Вода, мол, не только физическое здоровье, но и душу человеческую вылечить способна. То ли радиация в ней какая-то особая, то ли еще что-то неизученное наукой…
Все было так, как рассказывали старожилы: и озеро, и ванны, вырубленные в скалах, и даже примитивное жилье, оборудованное наверняка еще местными шаманами. Но добираться сюда даже в век развитой техники было по-прежнему тяжко. Узкие тропки вдоль бездонных пропастей, постоянные камнепады, снежные лавины, словом, удовольствия мало.
Правда, все трудности почти двухдневного пути с лихвой компенсировались поразительной красотой открывающейся взору округи.
В одном из ветхих строений — вот бы куда деньги-то вкладывать, а не в глобальные проекты! — Филипп и обнаружил бывшего градобоя. В компании с совсем уже ветхим «народным целителем», похожим на вырезанного из пня Будду.
Сперва подумал, что Геннадий с резьбы сорвался, оказалось, вовсе нет. Он уже несколько дней изучал тут возможности доставки Катерины на целебное озеро. А старик утверждал, что сумеет поставить женщину на ноги за сравнительно короткое время. Совсем умирающих поднимали! Это ли не аргумент? Вот только как привезти?.. Трудно, однако! Но Геннадий, судя по всему, был полон решимости совершить сей тяжкий подвиг.
Познакомились. Филипп не счел нужным скрывать, зачем прибыл сюда. Нестеров был ему практически ровесником, служил, значит, должен знать, что собой представляют Афганистан и Чечня. А также люди, прошедшие там курс военных наук.
И здесь Филиппа застал телефонный звонок Турецкого…
Надо сказать, что и Геннадий быстро понял, с какой целью явился гость. И поначалу как бы замкнулся в себе. Но это его состояние длилось ровно столько времени, сколько потребовалось Филиппу, чтобы передать парню самые последние новости из краевой клиники, сообщенные ему Александром Борисовичем. Однако больше всего подействовала последняя фраза Катерины Ивановны насчет того, чтобы Геннадий рассказал все без утайки. И чтоб потом приехал к ней. Если сможет. Поскольку оправдания ему нет, но она, как было сказано, тем не менее готова его простить.
И вот последние слова будто вмиг преобразили человека. Казалось, это невероятно, но так.
Очнулась, пришла в себя, может говорить… Что еще нужно сумасшедшему влюбленному — а он был влюблен, несомненно, — чтобы почувствовать наконец свободу? От душевных мук, от терзаний, от человеческих проклятий, которые должны были обрушиться на его грешную голову и окончательно раздавить человека…
Все это было преамбулой к долгой, почти в течение всей ночи, исповеди.
Там, в краевом центре, как коротко, просто для информации, сообщил Филиппу Турецкий, нынешней ночью разыгрался детектив, досконально заснятый на пленку Севой Головановым. Можно было себе представить, как это все у них происходило, если пострадавший «во время съемок» Александр Борисович вынужден теперь щедро пользоваться гримом из Филиной коробки. А некто, совершивший несанкционированную вылазку в больницу, так вообще исчез, предварительно превратившись в труп. О силе кулака Демидыча, вооруженного к тому же металлической табуреткой, можно было рассказывать кому угодно, но только не Филиппу Агееву. И вот теперь здесь, фактически у подножия Саянских хребтов, в заповедных, древних местах, при свете колеблющегося язычка свечи, Филя слушал другой детектив и не знал, который из двух будет покруче…
Опуская теперь ненужные подробности, имевшие больше эмоциональный, нежели фактический характер, суть истории сводилась к следующему.
Вот, предположим, живут два человека, любят друг друга, но жизнь складывается таким образом, что видеться они могут редко. И у него работа, и у нее. Он — в одном месте, она — в другом, между ними несколько часов лету. У него — поистине мужской, тяжелый физически труд — подготовка многокилометровой снежной трассы, которую, прежде чем отсыпать и утрамбовать с помощью «снежной пушки», надо еще выровнять, убрать препятствия, произвести необходимые взрывные работы, а затем только перемещать очень дорогую и громоздкую, приобретенную в Германии за валюту, технику. Она — практически доверенное лицо первого человека в крае. Умница, красавица. Отсюда и запросы, и, соответственно, потребности. И получается почти классовое неравенство. Хотя все противоречия легко сглаживаются, стоит им оказаться вдвоем. И так было все время, на протяжении почти трех лет.
Любить — это значит в первую очередь верить. Он и верил, а как иначе? Но ты здесь, а она там. Но злая человеческая зависть не может простить того, что кому-то хорошо, когда тебе — не очень. Почему у кого-то должны светиться счастьем глаза, если, скажем, тебя обидели? Да еще, возможно, незаслуженно! Ну, конечно, вон как она красуется на экране телевизора! А делает-то чего? А ничего! Подолом крутит, мозги простым людям пудрит да губернатора своего в свободную минутку ублажает! А уж как она ублажать умеет, мы тоже знаем! Газеты читаем, в телевизоры глядим, так что нам рассказывать не надо! Про то с утра до вечера американское кино представляет все свои «инстинкты»! Стыд и срамотища! Ишь как она из себя выкаблучивается!