Прощайте, сожаления!
Шрифт:
На самом деле никакой борьбы, конечно, не было. Под опекой отца она стала бизнес-леди, хозяйкой маленького делового издания. Заряженная злостью и стремлением к самоутверждению, холодная, расчётливая и безжалостная к подчинённым, она заслужила у них репутацию стервы, но этим не навредила своему бизнесу, скорее наоборот. Сотрудники побаивались её и уважали именно за стервозность, считая это качество вполне обычным для хозяйки бизнеса и даже полезным. Она же просто не могла быть иной, потому что ни к кому не испытывала тёплых чувств, никого не могла любить, даже своего сына, о котором заботилась лишь из чувства долга. Быть может, оттого мальчик рос угрюмым и нервным. Сознание своей неспособности к любви и привязанности вызывало у неё горечь. Но житейски это свойство было ей скорее удобно, помогая строить отношения с людьми только на основе трезвого расчёта.
Закованная в броню своей холодной бесчувственности к людям, она считала себя сильной и неуязвимой. До тех пор, пока Александра не посягнула на её наследство. И теперь она чувствовала себя такой же беспомощной, как в своей далёкой, несчастной юности. Но только рядом с ней уже не было отца - единственного человека, который мог хоть как-то поддержать её.
Дверь отворилась, и в комнату вошёл её сожитель Виктор Шмульский, близоруко щурясь. Густые чёрные брови придавали ему насупленный, строгий вид, и это дисгармонировало с его растрёпанной, наполовину седой шевелюрой пожилого вертопраха. Она бросила на него взгляд и в очередной раз подивилась тому, как с такой внешностью и непоседливым, беспокойным характером он уживается на своей чиновничьей службе.
Негромким голосом, не столько картавя, сколько грассируя на французский манер, как это делали когда-то интеллигенты старой школы, Шмульский сказал укоризненно:
– Далась тебе эта драная шикса Александра! Разве ты не знала, что крысу опасно загонять в угол, что в безвыходном положении она может кинуться на тебя, укусить, прыгнуть к самому лицу? Как теперь будешь расхлёбывать эту историю? Готовься иметь дело не с одной только Александрой! Наверняка она заручится чьей-то поддержкой! Ведь на "Плазу" многие зубы точат!
– Ничего, как-нибудь справлюсь!
– как можно небрежнее ответила Анжела, чтобы поскорее оборвать неприятный разговор.
– Подпись отца явно подделана, и Александре это легко с рук не сойдёт! Мой адвокат потребует проведения графологической экспертизы!
Шмульский с досадой махнул рукой и вышел из комнаты. Анжела посмотрела ему вслед и с горечью подумала о том, что её сожитель - не более чем прихлебатель. С ней он сошёлся, конечно же, из расчёта на её предпринимательские доходы, оставив квартиру жене и дочке, которых регулярно навещает. Если она обеднеет или серьёзно заболеет, то он её, скорее всего, бросит. И на свою мать ей никогда нельзя было надеяться. Выходит, теперь, оставшись без отца, ей нужно жить только своим умом, а это так тяжело и опасно!..
Анжела снова стала вчитываться бумаги, пришедшие из суда. Они были для неё тёмным лесом. Что это за статьи 12 и 304 Гражданского кодекса, 131 и 132 Гражданского процессуального кодекса, на которые ссылается Александра, точнее её адвокат? Она достала смартфон и один за другим ввела номера таинственных статей в поисковую строку. Через пять минут она уже знала, что статья 12 Гражданского кодекса трактует "способы защиты гражданских прав", в том числе "восстановление положения, существовавшего до нарушения права" и "присуждение к исполнению обязанности в натуре". Это как будто имело какое-то отношение к предмету спора, но звучало слишком уж отвлечённо, как нечто сугубо теоретическое. А статья 304 под названием "Защита прав собственника от нарушений, не связанных с лишением владения" оказалась совсем коротенькой: "Собственник может требовать устранения всяких нарушений его права, хотя бы эти нарушения и не были соединены с лишением владения". Она раздумывала над этой фразой с минуту, но так и не поняла, почему Александра, не будучи собственницей "Плазы", решила таким образом обосновать свои притязания на помещения офисного комплекса.
И только со статьями 131 и 132 Гражданского процессуального кодекса всё оказалось просто и понятно: они лишь определяли форму и содержание искового заявления и состав прилагаемых к нему документов.
Оторвав взгляд от бумаг, Анжела задумалась. Она попыталась получше припомнить Александру, отыскать в памяти те её черты, которых прежде не замечала. Неужели та на самом деле всегда была в душе авантюристкой, способной очертя голову пойти на рискованную аферу? Или Шмульский прав, и всё действительно объясняется только безвыходным положением, в котором эта сучка оказалась? Не лучше ли было поступать с ней осторожнее, не доводя её до ожесточения? Но
21
Надежды Каморина на то, что с прекращением работы его головная боль утихнет и давление нормализуется, не оправдались. Всё так же плохо было ему и спустя три дня после ухода из "Ордатовских новостей", двадцать пятого декабря. Хотя в тот день он занимался только самыми обычными бытовыми делами - уборкой квартиры и приготовлением еды. В девять часов утра тонометр показал 144/95, в полдень - 142/90, а в шесть вечера - 152/96, после чего с большой неохотой он проглотил таблетку энапа. На следующий день в попытке унять головную боль он принимал одновременно микседол, который был ему прописан, с непрописанным кавинтоном, но от этого ему стало ещё хуже. Спустя ещё день он решил ограничиться только микседолом, но это не смягчило головную боль. Что хуже всего, впервые в жизни у него начало болеть сердце, и это, несомненно, было побочным действием энапа. Но всё-таки он продолжал принимать его, не видя иного способа помочь себе. Двадцать девятого декабря он прибегнул к тому же малодейственному средству уже в шесть часов утра, намерив у себя 162/105, но всё же и после этого давление поднялось до 168/104 в девять часов утра, а в пять часов вечера тонометр показал 163/99. Приняв в тот день три таблетки энапа, он запаниковал: ему явно требовалась врачебная помощь, а где искать её в предстоящие долгие новогодние празднества?
Утром тридцатого декабря, намерив у себя 177/114, он ужаснулся, проглотил таблетку энапа и, превозмогая предобморочную слабость, отправился в коммерческий медицинский центр "Парацельс". Там очень спокойная молодая женщина-врач Голобова с холодным взглядом серых глаз диагностировала у него гипертонию I степени и направила на электрокардиограмму, которая показала, что сердце у него здоровое.
– Если вы уже начали лечение энапом, то продолжайте принимать его, только регулярно, - сказала равнодушно Голобова, посмотрев не на него, а куда-то поверх его головы.
– В первый месяц - дважды в день по пять миллиграмов, то есть по две таблетки утром и вечером, чтобы систолическое, "верхнее" давление не превышало сто пятьдесят миллиметров ртутного столба. А в следующий месяц - дважды в день по десять миллиграммов энапа, чтобы снизить этот показатель до ста тридцати.
Он зашёл в аптеку, где купил ещё три упаковки энапа, и сразу по возвращении домой принял две таблетки. Давление после этого как будто снизилось: к девяти вечера, когда он лёг в постель, было 154/100. Но его бедная голова не почувствовала ни малейшего облегчения. А предпраздничное утро тридцать первого декабря началось для него с безрадостных цифр на табло тонометра: 157/104. До конца дня никаких перемен к лучшему не наметилось, хотя были приняты все положенные таблетки. Напротив, около семи часов вечера он испытал жуткое чувство сдавления сердца, ужасной слабости, буквально умирания, наступающего инфаркта. Из этого состояния он вышел чрезвычайно медленно, оцепенев на диване до самой ночи в позе трупа. Ему казалось, что любое его движение будет слишком резким, непосильным для сердца, роковым.
Его страдания продолжились в первые дни 2016 года. Первого января в пять часов утра тонометр показал 154/99, а в восемь часов - уже 162/106. Около семи часов вечера он испытал чувство сильного сдавления в левой части головы, которое резко усиливалось при попытке сесть, поэтому три часа он проходил по комнате из конца в конец, как зверь в загоне. То же самое повторилось на следующий день. А третьего января ему стало окончательно ясно, что энап нисколько не помогает справиться с давлением. Показания тонометра были просто ужасны: в пять часов утра - 162/103, в шесть часов - 168/107, в восемь - 159/99, в десять - 161/106. После этого он вспомнил вычитанную в интернете информацию о том, что капотен способен быстро понизить давление и, превозмогая слабость, сходил в аптеку за этим средством. В тот день он принял лошадиную дозу капотена: одну за другой с интервалом в несколько часов три таблетки по двадцать пять миллиграммов. Но всё-таки в десять часов вечера тонометр показал 150/97.