Прощайте, сожаления!
Шрифт:
– Это с того случая, когда она оставила тебя без выходных в начале ноября, да ещё завалила работой всю следующую неделю? Я помню, ты заходил и рассказывал об этом...
– Да. И я теперь думаю, что Анжела устроила это не случайно, а по точному расчёту. Ведь гипертония в моём возрасте - это самая обычная, легко наживаемая болезнь. Механизм её развития через стрессы и перегрузки на работе Анжела должна была хотя бы приблизительно представлять, наблюдая за отцом. Поэтому вполне возможно, что она сознательно загнала меня в ситуацию, в которой я не мог не заболеть. В условиях нервного перенапряжения и постоянного переутомления я был просто обречён на это. Беречь ей меня было незачем: она уже всё равно собиралась закрывать
– Помнишь, я говорила тебе о том, что она обнаружила в бумагах отца мою долговую расписку на три миллиона и потребовала возврата этих денег? Мне три миллиона взять негде, потому что на них я приобрела свой "Апельсин", а теперь от продажи бутика этих денег уже не выручить. Ведь кризис всё крепчает. И я сварганила договор аренды помещений в "Плазе", чтобы сдавать их в субаренду, и на основании этой бумаги предъявила иск об устранении препятствии в пользовании арендованным имуществом...
Каморин с изумлением всмотрелся в почти неразличимое в сгустившихся сумерках маленькое лицо Александры с жалкой полуулыбкой, застывшей на её губах.
– Ну ты и влипла!
– прошептал он.
– Тебя же посадят, если обнаружится подлог!
– Может, и не посадят. За такое редко сажают. Я специально интересовалась. Просто очень не хочется на старости лет оказаться нищей... Кстати, ты на что живёшь? Наверно, тебе нужны деньги?
– Деньги у меня ещё есть. До весны посижу дома, поправлю здоровье, а там пойду устраиваться. Куда-нибудь возьмут. Что меня по-настоящему тревожит, так это твоя ситуация. Эх, огорчила ты меня... В моём состоянии такие переживания вредны. И мне пора домой. Пока!..
Он повернулся и зашагал прочь.
22
В понедельник четырнадцатого марта, ровно в десять часов утра Александре позвонил её адвокат со странной фамилией Приз и сообщил, что слушание её дела назначено на завтра, на четырнадцать часов. Сказав это, он помедлил, как бы в ожидании чего-то, а чего именно - это она поняла только после нескольких мгновений неловкой паузы. Ну конечно же, от неё ждут слов о готовности внести вторую половину платы за адвокатские услуги - тридцать пять тысяч рублей. По договору она должна сделать это накануне слушания дела.
– Да, чуть не забыла: я должна заплатить вам тридцать пять тысяч, - сказала она возможно более непринуждённо, как если бы вспомнила об этом сама, без "наводящей" паузы в разговоре.
– Сейчас привезу.
– Буду премного благодарен, - с чопорной сдержанностью ответил Приз.
– Только должен заметить, что ваши деньги пойдут в кассу нашей конторы, а я затем получу оттуда в виде вознаграждения за труд лишь часть уплаченной вами суммы.
Александра удивилась: это неожиданное уточнение не означало ли желание адвоката получить что-то сверх суммы, обусловленной в договоре? Подумав, она решила, что ничего дополнительно платить не будет, прежде всего из-за неловкости предлагать лишние деньги. Но тотчас к ней пришла другая мысль: для неё от исхода тяжбы зависит очень многое. И потому не лучше ли подстраховаться, сунув адвокату хотя бы пять тысяч сверх договора? Это можно сделать молча, а если он спросит, ответить что-нибудь в том смысле, что о подобной мелочи и говорить не стоит.
Выйдя из своего подъезда, она сразу сощурила глаза из-за яркого солнечного света. Было довольно холодно, под ногами на подмёрзших лужах трещал ледок, но солнце сияло вполне по-весеннему. И пусть ничего необычного в такой погоде не было, сейчас яркое солнце настроило её на ожидание чего-то радостного. В помещение адвокатской конторы на первом этаже старой пятиэтажки она вошла в приподнятом
В маленькой приёмной кроме секретарши она увидела молодого мужчину в чёрном костюме, который сидел в одном из кожаных кресел для посетителей. Казалось, он кого-то ожидал. При появлении её он поднял голову и внимательно посмотрел на неё. Ей не понравился его взгляд, очень серьёзный и неподвижный, почти до неприличия пристальный, как если бы он имел какие-то виды на неё и, более того, обладал правом или властью чего-то требовать от неё. Однако это неприятное впечатление было мимолётным. Она подумала, что это, наверно, адвокат, который что-то слышал от своих коллег о её деле. Через несколько мгновений секретарша пригласила её в кабинет Приза, и она тотчас забыла о незнакомце.
При её появлении Приз поднялся из-за стола, улыбаясь, отчего сетка морщин резче проступила на его худом, незначительном лице. Она сразу протянула ему деньги, которые тот быстро пересчитал и спрятал в карман, ничего не сказав про лишние пять тысяч.
– Всё решится завтра?
– одновременно со страхом и надеждой спросила она, так и не присев на указанное ей кресло.
– Нет, конечно, - с оттенком удивления ответил он, тоже продолжая стоять.
– Завтра ответчик заявит лишь ходатайство о назначении графологической экспертизы подписи Чермных на арендном договоре. Без чего никак не обойтись, поскольку подлинность этого документа имеет самое существенное значение для данного дела. А решиться завтра всё может лишь в том случае, если ответчик признает ваши исковые требования либо вы откажетесь от них, - и адвокат вопросительно взглянул на неё.
– Отказаться я не могу, - пробормотала она, рассеянно глядя мимо адвоката в окно и желая уже закончить этот слишком тягостный для неё разговор.
– Не понимаю только, почему вы говорите "требования" во множественном числе. Я хочу одного: признания меня в качестве арендатора.
– С этим требованием неразрывно связаны другие, хотя и не названные в исковом заявлении: ведь вы желаете признания за вами прав на свободный доступ в "Плазу", распоряжение её помещениями и получение платы от субарендаторов. Это молчаливо подразумевается как нечто очевидное.
– Ну хорошо, - небрежно пробормотала она.
– Так я пойду?
– Не смею удерживать...
Из адвокатской конторы она поехала не домой, а в торговый комплекс "Galaxy", где находился её бутик "Апельсин", - не потому, что там у неё было какое-то срочное дело, а просто из желания отвлечься от беспокойных мыслей о своей тяжбе. Как всегда, при её появлении продавщицы встрепенулись. Старшая, Наталья Игольникова - грузная крашеная блондинка сорока семи лет с жёстким взглядом страстной скандалистки и длинной нижней челюстью, утопавшей в складках двойного подбородка, - улыбнулась хозяйке добросовестно, обнажив вставные зубы. Впрочем, её улыбка вышла всё же нехорошей, кислой. А двадцатилетняя Светлана Горбунова, тоже блондинка, только натуральная, с нежным личиком умненькой девочки и маминой любимицы, лишь слегка подняла в подобии улыбки уголки сомкнутых губ и скользнула по Александре настороженным взглядом. Александра почувствовала, что продавщицы снова не поладили и о причине конфликта ей, конечно же, сейчас доложат.
– Александра Викторовна, Светлана опять не убрала утром свой корнер!
– начала старшая.
– Да что там убирать? Всё чисто! Покупателей в последние дни почти совсем нет! К тому же я сегодня утром ходила на склад! Наталье Васильевне лишь бы покричать и покомандывать!
– с неожиданной смелостью возразила младшая.
– Не ссорьтесь, девочки!
– сказала Александра примирительно.
– На мой взгляд, с уборкой можно подождать. А что, кашемир не идёт?
– Почти не идёт, - подтвердила Светлана.
– И вообще мало кто смотрит на него. Зима-то уже кончилась. До новых холодов едва ли кто-то заинтересуются...