Прощайте, сожаления!
Шрифт:
– А вы же, помнится, думали овощами заняться?
– Да, думал, да раздумал. Всё-таки овощи трудоёмки, а рабочая сила нынче дорога. Ведь люди привыкли уже ездить на работу в город, благо не так далеко. Ну и главное: как продать выращенное? На городских рынках и в магазинах меня не ждут. И такие же проблемы у всех фермеров. В общем, фермерство у нас загибается. Причём и в самом прямом смысле. На днях у нас на хуторе умер бывший фермер Иван Данилович Чигиров, о котором ещё писал заезжий столичный журналист. Помните?
– Что-то в связи с Гомазковым?
– Да. Чигирову Гомазков пообещал помощь в межевании земли и регистрации права собственности
– Ужас! И вам после этого не страшно быть фермером?
– Я же фермер только по названию, а хозяйство у меня мизерное. Что с меня взять? Двенадцать гектаров да старый "Кировец"?
Каморин со стыдом подумал о том, что вынужден играть жалкую роль, создавая видимость гласности в чём-то похожем на дикую восточную сатрапию. "Оржицкая новь" - это явно не тот орган, к которому применимы слова Томаса Джефферсона: "Свободная пресса - единственный страж свободы человека". Он смущённо распрощался с Шабиновым и пошёл прочь, в свою редакцию.
Впечатлений от выставки для небольшой корреспонденции у Каморина было уже достаточно, а освещать праздничный концерт и торжественное собрание ему не поручили. Объясняя самому себе данное обстоятельство, он сначала подумал о том, что на этих двух мероприятиях будет какой-то другой представитель "районки", но по возвращении в редакцию увидел, что все её немногочисленные пишущие сотрудники в сборе и идти никуда не собираются. Тогда он догадался: всё дело в том, что на концерте и собрании будет глава района, который "светиться" явно не желает. Это в поведении Сахненко заметили в последние месяцы многие. Видимо, в обстановке скандальной избирательной кампании старик хотел уйти на покой возможно более тихо, незаметно.
Каморин заглянул в приёмную, чтобы показаться на глаза секретарше Горшениной, которой редактор доверил вести табель учёта рабочего времени сотрудников: вот, мол, я вернулся с задания. Горшенина, девически стройная дама предпенсионного возраста со следами былой замечательной красоты, улыбнулась ему благосклонно. Хотя ни для кого не была тайной её влюблённость в редактора Застровцева, чьей любовницей она в своё время, несомненно, была, новый сотрудник ей тоже нравился. Каморин с интересом присматривался к этой даме с тонким увядшим лицом и крашеными золотистыми кудрями: она казалась добродетельной и легкомысленной одновременно, каким-то образом сочетая несовместимое. Впрочем, женщины бальзаковского возраста никогда его не привлекали, к тому же он знал, что самый важный в её жизни мужчина и, вероятно, единственный, кого она любила по-настоящему, был совсем не похож на него, как, впрочем, и на Застровцева. Это был, по всей видимости, очень высокий и бесшабашный забулдыга. Во всяком случае, её сын, которого Каморин видел однажды, был двухметрового роста и горьким пьяницей.
Прежде, чем отправиться в свою рабочую комнату, Каморин помедлил на пороге приёмной, прислушиваясь к голосам пожилых сотрудниц Зои Михайловны Барахвостовой и Татьяны Андреевны Сологубовой,
– Константин Петрович! Через неделю нашей газете исполнится восемьдесят лет! Предлагаем от вашего имени напечатать доброе слово о "районке"! Строк на пятьдесят. За пятьсот рублей. Дорого? Ну тогда хотя бы совсем маленькое поздравление на пятнадцать строк, за полторы тыщи... Пойдёт? Ну и отлично! Спасибо!
Каморин поморщился: к чему такое унизительное попрошайничество, если газета всё равно содержится на бюджетные деньги? "Разводить" на заказы директоров, фермеров и предпринимателей было для него самой неприятной частью газетной работы. Как все пишущие сотрудники "районки", он обязан был отчитываться за привлечение средств из дополнительных источников. Каждый раз, уговаривая потенциальных спонсоров, он чувствовал при этом, что занимается чем-то вроде колядования и что его слова звучат несусветной глупостью наподобие всем известных вирш: "Маленький мальчик сел на диванчик, диванчик хруп, гони руп!" Ведь ясно же, что "Оржицкую новь" мало кто читает, а уж поздравления и прочую "заказуху" - и подавно...
28
Хотя юбилей "районки" выпал на среду, отмечать его Застровцев решил в пятницу семнадцатого июня. Расчёт был ясен: пятница - это уикэнд, по случаю которого чиновный люд начинает разбредаться со своих рабочих мест уже вскоре после полудня, и потому самый подходящий день для официального праздничного застолья. Накануне всем сотрудникам газеты было поручено принести из дома побольше посуды, а на дам был возложен ещё и натуральный оброк в виде блюд, которые им надлежало приготовить дома и доставить в редакцию в горячем виде в больших кастрюлях, обёрнутых полотенцами.
Чтобы его посуда не затерялась, Каморин принёс из дома шесть суповых тарелок с одинаковым рисунком на донцах - алым цветком мака. Застровцев похвалил его за исполнительность и тут же дал новое задание: носить из других кабинетов в редакторский, самое большое помещение редакции, канцелярские столы. Их нужно было расставить по периметру кабинета вплотную друг к другу традиционным "покоем". За отсутствием в редакции других мужчин Застровцеву самому пришлось носить столы в паре со своим подчинённым. Каморин молчаливо согласился на более трудную и менее почётную роль: он шёл первым, неудобно держа столешницу в заведённых за спину руках, получая время от времени толчки столешницей в зад и чувствуя себя при этом запряжённой лошадью. Тогда как Застровцев, шествуя сзади, мог представлять себя в более престижной роли погонщика тяглой скотины.
Когда столы из всех кабинетов были уже перенесены, а "покой" оставался всё ещё "колченогим", Застровцев направился со связкой ключей к неприметной, всегда закрытой двери в коридоре по соседству с туалетом и начал один за другим подбирать их к тяжелому висячему замку. До сих пор Каморин не был уверен в том, что это постоянно запертое помещение принадлежит редакции: ведь рядом, в том же коридоре, что проходил через весь цокольный этаж, находились двери в кабинеты адвокатской конторы и районной службы занятости.