Прощайте, сожаления!
Шрифт:
На предложение сфотографироваться Шабинов откликнулся с готовностью: сразу поднялся и направился в прихожую, там сунул ноги в кирзовые сапоги и накинул плащ с капюшоном, после чего нетерпеливо и слегка насмешливо взглянул на своего гостя, который замешкался, застёгивая куртку. Когда они вышли на улицу и Шабинов встал перед своим "Кировцем", Каморин с удовлетворением отметил, что фермер принял именно такую бодрую, осанистую позу, которая требовалась для снимка. Более того, она годилась для того, чтобы обыграть её в концовке материала, придав ей многозначительный смысл. Ну вот хотя бы так: "Поймав в "прицел" видоискателя коренастую фигуру моего собеседника, я заметил, как уверенно, прочно, слегка расставив ноги, он стоит перед объективом. Для нашего общего блага обязательно нужно, чтобы фермер, хозяин всегда прочно стоял на своей земле".
25
В середине апреля, проработав первую неделю на новом месте, Каморин захотел обсудить с Александрой последние новости и заехал к ней в пятницу вечером, возвращаясь с работы. Когда она открыла ему дверь своей квартиры, ему сразу бросилось в глаза то, что выглядела она постаревшей, усталой и печальной. Значит, впечатление о происшедшей с ней физической перемене к худшему, оставшееся у него от последней встречи в феврале, не было случайным или ошибочным. Сейчас, при ярком электрическом свете, он рассмотрел её осунувшееся лицо с заострившимися чертами и тенями под глазами и впервые разглядел то, чего не замечал раньше: дряблую, пористую кожу её лица и впалые щёки. Как постарела она за последнее время!
– Ты, конечно, не с добром...
– сказала она ему с грустной усмешкой, пропуская его в квартиру.
– Почему ты так думаешь?
– В последнее время в моей жизни всё не к добру...
– Напротив, я хочу поделиться радостью: я устроился на работу в районную газету "Оржицкая новь". На кухню пригласишь?
– Милости прошу...
Он снял верхнюю одежду и прошёл на кухню. Александра налила ему чаю, поставила на стол вазочку с печеньями и конфетами и села напротив.
– Как же ты работаешь с высоким давлением?
– спросила она, вглядываясь в него.
– А что делать?
– вздохнул он.
– Нужно где-то дорабатывать до пенсии... Впрочем, сейчас получше стало. Давление повышается только во время цейтнота на работе, когда нужно срочно сдать материал. А зимой, поверишь ли, не мог смотреть по телевизору даже хоккей...
– Представляю, каково тебе. Уж я-то знаю, что без цейтнота не обходится ни одна неделя в редакции...
– Ещё я хочу сообщить тебе о смерти одного человека, - он достал из кармана пиджака вырезку из газеты "Ордатовская правда" с некрологом.
– Умер от рака Жилин, убийца Сергея Чермных. Я познакомился с ним в больнице без малого двадцать лет назад. Мы лежали в одной палате с переломами ног. Оба являлись на то время преподавателями общественных наук и потому не могли не познакомиться. Мы пробыли там вместе недолго, но хорошо запомнили друг друга. Знаешь, как я узнал о том, что именно Жилин убил Чермных? Я ездил в Змиево, чтобы увидеть известную тебе Ольгу Шумову, когда мне стало известно о завещанных ей Чермных десяти миллионах. Мне захотелось разобраться в этой истории, потому что в убийстве Чермных следователь заподозрил меня, узнав о наших с тобой отношениях. Десять миллионов рублей - деньги, конечно, не очень большие, но совершенно чужому человеку Чермных оставить их не мог. Когда я увидел Шумову, сразу понял, что на самом деле она дочь Чермных. Потому что сходство поразительное! Но когда я спросил Ольгу о её отце, она сказала, что является дочерью Жилина. Я уточнил, что речь идёт о преподавателе, которого знал когда-то, и пошёл к нему. Он признался мне в убийстве Чермных. Мотив понятный: желание отомстить Чермных, от которого его жена прижила ребёнка.
– В самом деле?
– спросила Александра без заметного удивления.
– Впрочем, я подозревала что-то в этом роде...
– Жилин даже разрешил записать своё признание на смартфон, когда понял мою ситуацию. Ему-то терять нечего... Он попросил только придержать немного видеозапись, пока он будет ещё на ногах и сможет отвечать на мои телефонные звонки, чтобы следователи не добрались до него и не терзали допросами в последние дни... Я дождался попадания Жилина в хоспис и отправился к следователю. Это было в минувшем ноябре.
По лицу Александры скользнула слабая усмешка.
– Ты будешь колоть мне глаза моими либеральными взглядами до конца моих дней?
– Просто мне хочется понять: почему либералы постоянно попадаются на мошенничестве? Можно подумать, ты во всём решила следовать примеру своего кумира господина Надильного!
– К тяжбе за "Плазу" меня принудили. Поймали на подлоге в договоре аренды и пригрозили подвести под реальный срок, если не буду сотрудничать. Им нужна "Плаза"...
– Кому это - "им"? Гомазкову и его команде?
– А чёрт их знает... Мною занимается явная "шестёрка", но только на удивление хорошо осведомленная о всех обстоятельствах моего дела...
Александра как будто хотела сказать что-то еще, но словно осеклась. Недосказанные слова замерли на её разомкнутых губах, брови нахмурились, а серые, расширенные глаза уставились в какую-то точку на стене над головой Каморина. Казалось, некая неожиданная мысль только что пришла ей в голову и поразила её.
– О чём задумалась?
– Я впервые осознала, что мне грозит. Если к происходящему действительно причастен Гомазков и если всё то, что писала о нём "Либеральная газета" - правда, то я пропала. Эта банда изощрённых преступников в погонах и судейских мантиях меня уже не выпустит, пока не высосет совсем, как паук - муху, попавшуюся в паутину.
– Я не стал бы так драматизировать. Всё-таки сейчас не тридцать седьмой год. Если ты у них на крючке, то они просто обдерут тебя, как липку, и заодно, с твоей помощью, стерву Анжелу. Но жизни никого не лишат, потому что им не нужна напрасная возня и они не боятся оставлять свидетелей. Им наплевать на то, что напишет о них "Либеральная газета". Но как же ты попалась?
– Я уже рассказывала тебе о том, что Анжела подвела меня "под монастырь": нашла в бумагах отца мою долговую расписку на те три миллиона, что я потратила на бутик, и предъявила иск о взыскании долга. А сейчас, в кризис, мне столько не собрать, даже если продам бизнес и квартиру.
– Да, и по этой причине ты составила подложный договор аренды "Плазы"...
– Чтобы доходами от субаренды офисов вернуть долг. Направила в суд иск о предоставлении мне возможности пользоваться арендованным имуществом. После чего, месяц назад, ко мне и явился этот дьявол, молодой адвокат, который объяснил мне, почему подпись Чермных на договоре сомнительная. Он вполне определенно пообещал мне осуждение по уголовной статье и реальный срок, если я не буду сотрудничать. И потребовал заключить с ним договор как с адвокатом на право представления моих интересов в судах и изготовить инвестиционный договор за подписью Чермных, чтобы затем подать иск о признании права моей собственности на половину площадей "Плазы". Которые после выигрыша иска я должна очень дешёво продать тому, кого мне укажут.
Александра быстро отпила чаю и поперхнулась. Поставив кружку, она долго надсадно кашляла, спрятав лицо в ладони, затем бессильно, как плети, уронила руки. Щёки её покраснели, в глазах стояли слезы. Каморину показалось, что она плачет.
– Но ты же могла объявить себя банкротом, - сказал он мягко, всё ещё не вполне понимая её.
– Да, могла бы. И осталась бы на старости лет нищей прощелыгой, без бутика и машины, без куска хлеба!
Каморин смотрел на Александру с удивлением. Жёсткое слово "прощелыга" никогда прежде не приходило ему в голову при мысли о ней. И всё же была в нём какая-то правда, которую он сейчас почувствовал. Неужели она вполне точно определила саму себя?