Псы войны. Противостояние
Шрифт:
– Наши пляски – это великолепный и наивный детский театр, в котором участники и зрители – дети. Но дети не простые – дети Африки, – раздался громкий голос мадам Маджаи. – Людям из другого мира вход туда запрещен! Но для Вас, мистер Гуль, мы сделали исключение.
– Это было очень занимательно, мадам, – вежливо ответил Гуль. – Благодарю Вас…
Он так был взбудоражен танцами, что долго не мог заснуть. Утром прислуга бунгало смотрела на него очень странно…
В самом конце пикника произошло странное происшествие, которое скорее обеспокоило Гуля, чем укрепило его желание помогать всем этим людям. Назад в столицу вся развесёлая компания за исключением Брауна-младшего и пары Маджаи возвращалась на колёсном пароходике, носивший имя «Капитан Бойс». В годы своей молодости он, вероятно, возил ещё лорда Лугарда в бытность его генерал-губернатором. Судно было свежевыкрашено, его салон отделан драгоценными породами местного дерева, экипаж и стюарды вышколены, но его паровой двигатель был слаб. Поэтому «Капитан Бойс» едва тащился вверх по одному из русел Бамуанги. За бортом медленно струилась прозрачно-коричневая вода, создавая впечатление будто судно стоит среди громадной чайно-молочной лужи. Навстречу медленно плыли многочисленные островки плавучих цветов, гниющие ветви, стволы, корневища, что-то скользкое и мерзкое, вероятно, это были трупы животных. От воды исходил тёплый сладковатый смрад, удушливый и назойливый. Сквозь жиденькую пелену испарений виднелись низкие берега – черный мангровый лес, а за ним зубчатая стена пальм, кое-где прикрытая низко стелящимися беловатыми разводами тумана. Бессильно откинув голову и закрыв глаза, Адриан слушал равномерный плеск воды по плицам колёс и однообразный стук паровой машины. Из-под опущенных ресниц он видел, как пассажиры столпились на носу и обеспокоенно следили за медленным продвижением судна. Вдруг откуда-то задул ветер: стало легче дышать. Стоявшие на палубе люди оживились, послышался негромкий говор и смех.
Рядом проплыла пирога с туземцами, которые что-то кричали, размахивая руками. Капитан что-то рыкнул в допотопный рупор, но они не отставали.
– Чего они хотят? – поинтересовался Адриан у стоявшего поблизости Чарли.
– Не знаю, – пожал плечами тот. – Наверное, что-нибудь продать или выменять…
– Ничего, скоро от них отделаемся. В миле отсюда мы пойдём по протоке в лагуну, – громче обычного произнёс стоявший рядом кадровик. – Там течения совсем слабое…
– Господа, хотите посмотреть ещё одно представление, – вдруг громко спросил Браун.
– Да, конечно, естественно… – раздался гул голосов.
Браун подошёл к буфету и взял бутылку местного бренди. Затем он подошёл к перилам, свесился вниз и что-то заорал людям в лодке. Издаваемые плантатором гортанные звуки и жестикуляция никак не вязались ни с его внешним видом.
– Что он им кричит? – спросил Адриан, обращаясь к Чарли.
– Предлагает выпить, – ответила за начальника мадам Соваж. Она подошла так тихо, а голос её прозвучал так неожиданно, что Гуль чуть вздрогнул. Она это заметила, улыбнулась и начала переводить:
– Эй, вы там! Глядите – вот бутылка! Кто хочет ее выпить? А? Это будет хороший ужин!
Гребцы в лодке подняли головы.
– Ну, кто хочет выпить?
Плантатор протянул руку с бутылкой. Лодка заходила ходуном: вскочили все её пассажиры.
– Сбавьте ход у своей калоши! – приказал Браун капитану, – и подгребите к ним. Капитан оглянулся на пассажиров, которые заинтригованно молчали. Потом, поймав одобрительный взгляд Чарли, он что-то скомандовал в машинное отделение. После десяти минут неуклюжих манёвров пароход и лодка сблизились на расстояние метра. Полдюжины черных рук потянулось за бутылкой, но Браун вдруг размахнулся и бросил бутылку подальше в воду. Она исчезла в коричневых водах Бамуанги, но потом вынырнула и медленно поплыла вниз по течению.
Гребцы в лодке вздрогнули от неожиданности, загудели. Пассажиры «Капитана Бойса» бросились к правому борту, пожирая глазами медленно плывущую бутылку. Вдруг один из гребцов встал на борт, перекрестился и бросился в воду. Сейчас же в коричневой мути неясно метнулось другое, длинное, мощное и удивительно проворное тело – крокодил.
– Представление началось! – громко прокомментировал Браун и довольно засмеялся
Негр быстро подплыл к бутылке и схватил ее за горлышко. Потом развернулся и поплыл назад. Крокодил сделал широкий круг и занял исходные позиции для атаки: с верхней палубы парохода его движения были ясно видны. Смельчак плыл равномерно, стараясь сохранять взятую скорость. То же сделало и животное: оно так же равномерно плыло наперерез, и уже можно было точно угадывать место, где он встретится со своей добычей. С палубы раздались крики:
– Крокодил! Смотри влево! Он плывет наперерез! – это закричали палубные матросы. Браун недовольно оглянулся и прикрикнул на них. Звуки стихли. Гуль вдруг решил, что пловец уже оценил ситуацию и готов к встрече. Капли пота выступили на его лбу. Неожиданно негр заметно ускорил движение. Это же сделало и рептилия. Место перекреста их путей осталось то же. С бьющимися от волнения сердцами пассажиры смотрели в эту странную точку. Аньела непроизвольно схватила Адриана за руку: вероятно это было даже для неё в новинку.
Пловец, еле двигая рукой с драгоценной бутылкой, вдруг бешено заработал ногами. Полоски пены потянулись за его плечами. Без всякого напряжения крокодил тоже прибавил скорость, и на поверхности речной воды четко обозначилась пенистая линия, как над боевой торпедой. Точка встречи оставалась неизменной. Десять ярдов! У Адриана перехватило дыхание. Пять! Три! Один!!! Он прикрыл в ужасе глаза, ожидая увидеть смерть, но этого не произошло. В двух футах от точки встречи пловец вдруг затормозил, делая отчаянные движения руками назад. Рептилия с широко раскрытой пастью, как боевая торпеда, запущенная со слепой силой, промчалась мимо, только боком и лапами задев человека. Мгновение спустя хищник сделал отчаянный поворот: брызги полетели вверх во все стороны, но было уже поздно! Лодка летела навстречу товарищу, гребцы что-то орали, пытаясь напугать чудовище: через несколько секунд десять крепких рук уже подхватили его вместе с драгоценной ношей. Рептилия пронеслась рядом с лодкой буквально через пару секунд: она закачалась, но устояла. Новый фонтан брызг, победные крики и бурные аплодисменты на палубе вызвали у Адриана взрыв истерического смеха.
– Что с Вами, мистер Гуль? Всё прошло просто чудесно! – подошёл к дипломату плантатор.
– Вам не кажется, что это несколько жестоко, мистер Браун? – взял себя в руки Адриан.
– Мда, – нахмурил лоб плантатор. – Вероятно. Но это – Африка! Здесь всё не так, как в Европе!
– Я к такому не привык!
– Так, привыкайте! – энергично поддержала плантатора мадам Соваж, только сейчас отпустившая руку дипломата. На её лице появилось выражение брезгливости, но мистер Гуль этого не заметил…
Посол Когхил
Резиденция британского посла в Луисе выходила прямо на океан. Почти сто лет назад здесь для первого английского губернатора была построена вилла «в колониальном стиле» – с колоннами, верандами, галереями и обязательными чугунными пушками у ворот. Рядом располагались арсенал, батареи, пакгаузы и казармы. Со временем строения пришли в ветхость и их снесли, а форт перестроили в тюрьму. В начале века здесь разбили ботанический сад. Сейчас он был запущен и превратился в густой, отдающий сыростью старый парк. К зелёному массиву примыкал район бывшего европейского сеттельмента, носивший туземное название Дикойя. В отличие от остальных районов Луиса в нём не строили новых жилых кварталов. За послевоенные годы многие из вилл Дикойи поменяли своих владельцев: многие британские чиновники и бизнесмены перебрались на родину, уступив место местным бюрократам и ливанцам, составивших костяк местных коммерсантов. Британское посольство сохранило только несколько зданий, которые раньше занимала колониальная администрация, и это были лучшие. Остальные постройки новая власть передала посольствам других стран или продала. Власти столицы объявили район Дикойи «бесшумной зоной». Об этом сообщали надписи и рисунки на дорожных столбах, строго-настрого запрещавшие пользоваться клаксонами, без чего гвианцы вообще себе езды не представляли. Об этом Гулю зачем-то рассказал шофёр, доставивший в резиденцию. Видимо, он хотел рассказать о предупредительном отношении властей, на что Адриан лишь безразлично пожал плечами. Он большую часть своей жизни прожил в промышленном городе и давно не обращал внимания на такие мелочи, как автомобильные сигналы. Новому британскому послу в Гвиании от давно ушедшего в отставку предшественника сэра Хью осталось большое хозяйство: местные политики и военные были искушены в интригах, каждый из них рвался к власти любой ценой. Форин Офис требовал от сэра Хью обеспечения стабильности: Гвиания обладала нефтью, и энергичные американские нефтяники уже ковырялись в её недрах. Правда, «Шелл» уже обошла соперников. Затем умер первый президент Симба, после двух военных переворотов в стране установился военный режим. Вслед за ним восстали сеционисты Южной провинции. Старый сэр Хью был не в состоянии уладить дела с новым военным диктатором майором Ниачи. Он попал под влияние красных и подозревал англичан в поддержке сепаратистов. Бедный сэр Хью не был готов к таким передрягам и подал в отставку. Расхлёбывать эту кашу пришлось новому послу Бакифэлу Когхилу, баронету. Надо сказать, что с честью справился с ситуацией и даже убедил военного диктатора передать власть демократически избранному правительству. Избрание президентом Околонго, обошедшего радикалов во втором туре, было всецело заслугой сэра Бакифэла. По крайней мере, он так считал…
По мнению близких знакомых, карьера сэра Бакифэла Когхила, Чрезвычайного и Полномочного Посла Его Величества в Гвиании, человека исключительного обаяния и обширного кругозора, не удалась не из-за его бездарности, сколько нерадивости. В юности он подавал большие надежды: чисто писал и отличался завидной усидчивостью. Учился он в Тринити-колледже лучше, чем многие его сверстники, в частности, его однокашник Виктор Ротшильд. Благодаря родне и своему длинному генеалогическому древу ещё до своего зачатия он заимел связи, и немалые. Во многом благодаря этому он сразу получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Однако с самого начала стало ясно, что возложенных на него надежд сэр Когхил не оправдывает. Поехав в Сиам третьим секретарем посольства, он с увлечением принялся организовывать кошачьи выставки, забросив остальные дела. Затем, будучи переведенным в Христианию, он неожиданно увлекся велосипедным спортом и постоянно где-то пропадал. На службе он часто появлялся грязный, но совершенно счастливый оттого, что побил какой-нибудь рекорд скорости или расстояния. Вызванный этим увлечением абсентизм достиг своей кульминации, когда имя сэра Когхила обнаружилось в списке участников международных соревнований по велосипедным гонкам на длинные дистанции, устроенный на деньги мафии. В результате этого скандала сэра Бакифэла отозвали домой и срочно женили на дочке видного консерватора, в надежде, что он образумится. Перед самой войной родственники и знакомые надавили на Форин Офис, где нашли ему место в одной из прибалтийских республик. Здесь был нанесён решающий удар по его карьере. Присутствующие на званых обедах лица как-то обратили внимание на то, что дипломат не принимает участия в беседе, если она ведется на иностранных языках. Теперь же вдруг открылась страшная правда: оказалось, что даже по-французски он не в состоянии связать и двух слов! В отличие от дипломатов старой школы, которые, забыв иностранное слово, умели повернуть разговор в нужное им русло, сэр Когхил импровизировал или сбивался на “пиджин-инглиш”. Надо отдать должное его родственникам и приятелям – воспользовавшись началом войны, они поддержали его и тут: отозвали в Лондон и устроили работать в министерство иностранных дел. Здесь он в течение многих лет заведовал секретным дипломатическим архивом и страшно гордился этим. Эта работа привела его в совершеннейший восторг; сэр Когхил был бы искренне удивлен, если бы узнал, что в высших кругах считался неудачником и за глаза звался «немощным». Однако после войны многое забылось и простилось. Когда сэру Когхилу стукнуло шестьдесят, а его дочери – тринадцать, он был возведен в звание кавалера ордена Святого Михаила и Святого Георгия, а с приходом к власти Хита направлен послом в Луис.