Птицеферма
Шрифт:
— Может, твой приятель сбежал? Если он вообще был тем, за кого себя выдавал.
Дэвин мог как сбежать, так и попасться в руки тех, кто на него охотился. Эта мысль не добавляет мне оптимизма. Кусаю губы.
— Еще скажи: если он вообще был, — бормочу себе под нос.
Но Ник меня прекрасно слышит.
— Брось, — отвечает, хотя мои слова и не были вопросом. — В твоей адекватности я никогда не сомневался.
И на том спасибо.
— Дэвин — тот, кем назвался, — говорю с уверенностью.
Как ни старалась, за последние
Однако все то, что рассказал мне Дэвин, удивительным образом вошло в канву. У меня нет ничего, кроме слов человека, которого прошлой ночью увидела впервые, но каждое из этих слов точно подходит к тому, что я уже выяснила о себе ранее. И акция протеста, убегая с которой я познакомилась с Ником — как кто-то местный мог узнать об этом? Такое нарочно не придумаешь — уж слишком абсурдно.
— Странно только, что я о нем слышу впервые, — врывается голос напарника в мои мысли. — Если, как он утверждает, вы были долгое время близки.
Резко оборачиваюсь. Увы, мой жест бесполезен: света спутника и звезд хватает только на то, чтобы различать очертания предметов, но не их детали — вижу лишь силуэт мужчины рядом, не выражение его лица.
— Я что, рассказывала тебе о своих любовниках? — переспрашиваю. Не помню, совершенно не помню.
— Ну, о длительных отношениях друг друга мы всегда были осведомлены. Судя по твоему рассказу, мне показалось, у вас с этим Дэвином было серьезно.
По словам Дэвина мне тоже так показалось. Но, видимо, для меня связь с ним значила не так уж много, раз я по-прежнему ничего не вспомнила.
— Ник, мы с тобой мазохисты? — спрашиваю вдруг на полном серьезе.
Сейчас, после времени, проведенного на Птицеферме, мне не понятно, чем мы оба занимались все эти годы. Наша дружба, являющаяся дружбой лишь отчасти. Несуществующие в реальности причины, которые всегда якобы мешали переступить через грань «дружбы». Грань, все больше истончающуюся с годами, но отчего-то не рвущуюся, а растягивающуюся и растягивающуюся, как кусок резины… Чтобы, наконец, сорваться и щелкнуть нас обоих по носу.
— Вопрос не по адресу, — отвечает Ник, не нуждаясь в уточнении, что я имею в виду. — Причины держать меня на расстоянии были у тебя, а не у меня.
С силой тру пальцами лоб.
— Я плохо помню, но мне точно казалось, что так будет лучше.
— Показалось, — внезапно огрызается Ник, как-то даже зло, что ли. — Давай потом обсудим наши отношения. Например, на Новом Риме, лежа на мягком диване.
— Давай, — откликаюсь эхом; ежусь.
Новый Рим и тем более диван кажутся мне настолько далекими и нереалистичными, что поверить в их существование и в свое возвращение домой почти невозможно. Тем не менее
Кручу головой по сторонам, вглядываясь во тьму.
— Дэвин, ты здесь? — пробую снова. — Я принесла тебе хлеб!
Кричать шепотом — та еще задача, но громче нельзя. Как и включить фонарь и осветить им окрестности. Хотя, если Дэвин не объявится, наверное, придется. Мужчина серьезно болен и истощен — кто знает, вдруг он лежит, обессиленный, где-то поблизости, а мы его не видим. Нет, уходить, все тщательно не проверив, я решительно не готова. Это стоит риска.
— На корм его, что ли, выманиваешь? — голос Ника раздается над самым ухом так неожиданно, что вздрагиваю.
— Зачем подкрадываешься? — ворчу.
В ответ, вместо того, чтобы отойти, мой спутник, наоборот, берет меня за руку. Видно плохо, но, кажется, он тоже осматривается.
— Тут темно, как в могиле, — поясняет свои действия. — Не хочу пропустить момент, если русалки утянут тебя под землю.
— Русалки, вообще-то, должны жить в воде.
В ответ Ник крепче сжимает мое запястье, ясно давая понять, что отпускать меня от себя не намерен.
— Кой черт знает, что водится на этой планете, — откликается. — Может, они тут сухопутные.
— Ну-ну, — вздыхаю, но больше не спорю; не вырываюсь.
Проходим ещё немного вперед, прямо ко входу в шахту, к тому самому, с дверцей, придавленной к земле тяжелым камнем за неимением настоящего замка.
— Жаль тебя разочаровывать, но, кажется, тут никого нет, — озвучивает Ник мои собственные мысли. — Уходим?
— Я вам уйду! — из ближайших кустов вдруг раздается уже знакомый мне хриплый голос.
Пальцы Ника на моей руке напрягаются.
— Он? — спрашивает.
— Он, — подтверждаю.
— Он, он, — живо поддерживает Дэвин. — Я, в смысле. Да, детка?
Ответить не успеваю, потому как в следующую секунду Ник без предупреждения щелкает кнопкой фонаря, направляя луч света на появившегося из темноты мужчину. Свет тусклый, но в первое мгновение привыкшим к мраку глазам все равно тяжело.
— Уй! — взвизгивает Дэвин, прикрывая свои ладонью. Кисть его руки заметно дрожит. Лоскуты ткани, болтающиеся вчера на разорванном рукаве формы, теперь закостенели и свернулись, словно листья от первых заморозков.
Ник же светит в лицо новому действующему лицу лишь мгновение — практически сразу опускает фонарь, проходясь его лучом по фигуре «гостя», проверяя на наличие при нем оружия. На вид — ничего нет. Максимум, что может быть, — нож, припрятанный в ботинке или… нет, в рукаве точно нет, потому как и рукавов уже толком нет. Вон и на колене дыра, которой вчера не было.
— Нет у меня оружия, — ворчит Дэвин, тоже сразу же распознав намерения Ника. — Безобиден, как щенок, — закашливается, зажимает мученически искривленный рот тыльной стороной запястья. — Тьфу. Ну кончай, туши свет.