Птицеферма
Шрифт:
— Угу, — отзываюсь, не спеша верить в то, что такое возможно.
Это звучит волшебно, сказочно.
Накатывает усталость, да так резко, будто на мои плечи вдруг наваливается гранитная плита.
Пошатываюсь. Должно быть, и вовсе свалилась бы на пол, если бы Ник крепко меня не держал.
— Мне нужно прилечь, — бормочу.
— Конечно, — кольцо рук мгновенно разжимается; тем не менее мужчина не отходит от меня, словно побаивается, что я таки не удержусь на ногах и рухну. — До завтрака еще часа два, успеем.
Верно, ему же на рудник, заниматься тяжелой
Сбрасываю ботинки и забираюсь в постель, не раздеваясь. Ложусь на бок, лицом к краю, складываю ладони под голову. Глаза слипаются. Слишком много всего накопилось за эти два дня: слишком много информации и мало сна.
Кровать прогибается с другой стороны.
— Эм?
— М-м? — отзываюсь сонно.
— Можно тебя обнять?
Это был очень долгий день. Трудный и переполненный для меня во всех смыслах: и чувствами, и полученными сведениями. И я неимоверно ценю то, что Ник сейчас не занимается самоуправством, не навязывается и ни на чем не настаивает.
— Можно, — шепчу и крепко зажмуриваюсь.
Напарник тут же обнимает меня, размещая руки под моей грудью, притягивает к себе.
Я не боюсь его, он мне не чужой и его прикосновение не неожиданно — я сама разрешила. Но все равно вздрагиваю. Естественно, Ник чувствует.
— Эм, как мне доказать, что я никогда не причиню тебе вреда? — тихо спрашивает за моей спиной.
Слишком сложный вопрос.
— Просто будь собой, — отвечаю, кладя ладонь поверх его руки.
Дальше — темнота.
Вокруг шумит город.
Улицы узкие, многолюдные. Под ногами валяется мусор, ботинки хлюпают по какой-то жиже. Гомон голосов, гудки наземных автомобилей и флайеров.
Толчок в бок. Еще один. Затем женский визгливый голос, осыпающий проклятиями «ничего не видящую перед собой молодежь».
Мою ладонь сжимает чужая. Мужская, крепкая. Ее хозяин тянет меня за собой, заставляя ускорить шаг.
— Эмбер, ну же! Детка, мы опоздаем!
Одного со мной роста, черноволосый, гибкий. Оборачивается через плечо, и я вижу черные глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, и пухлые кривящиеся в ухмылке губы.
— Детка, ну же!
— Да иду я! — огрызаюсь.
Звуки вокруг слишком громкие. Сливаются в единую какофонию, оглушают.
Снова налетаю на какого-то человека. Получаю проклятие вслед, тру ушибленное плечо.
Не надо было курить ту дрянь в подвале у Хьюго, не надо было…
Поцелуй. Влажный. Холодные губы.
Я дрожу. Слишком холодно, а на мне мало одежды.
Темно.
Тот, кого я сейчас не вижу, снова целует меня, словно пробует на вкус. Какой это наш поцелуй? Третий? Почему так быстро? Зачем я согласилась?
Мне страшно и хочется сбежать, но упрямство заставляет остаться и довести дело до конца. Рано или поздно придется это сделать, так почему бы не с тем, кого я знаю как облупленного?
— Детка, мне кажется, я тебя люблю, — хриплый шепот в мои приоткрытые губы.
А потом резкий толчок. Без подготовки, прелюдии, как показывают в фильмах.
Мои ногти впиваются в спину партнера, заставляя его дернуться от внезапной боли не меньше, чем я мгновением ранее.
— Придурок, — шиплю.
— Не любишь?
— Убить готова…
— Да ты помешалась на своем Валенсисе!
— Валентайне, — поправляю упрямо, хотя и знаю, что Дэвину прекрасно известна фамилия Ника.
— Ну на Валентайне, — передразнивает Дэвин, закатывая глаза.
Мы у меня в доме, в холле. Узнаю шторы и потрепанный коврик у порога, лестницу с потертыми ступенями и перилами на второй этаж.
Дэвин во всем черном, начиная с вязанной шапочки и заканчивая грубыми ботинками на толстой подошве. На мне — спортивный костюм и пушистые тапочки.
Отступаю от него, обнимая себя руками, закрываясь.
— Уходи, — повторяю твердо. В какой? Кажется, в третий раз.
— И все? — глаза Дэвина округляются. — Детка, вот так просто?
— А зачем усложнять? — невольно повторяю слова Ника и прикусываю себе язык. Говорить сейчас чужими фразами неправильно, нечестно. Но как быть, если они, как никакие другие, подходят к ситуации «здесь и сейчас»?
— Детка, — в лице Дэвина что-то меняется; он растерянно чешет в затылке, — я же люблю тебя.
Меня или ту меня, которую он себе выдумал и упорно видит на моем месте?
Качаю головой.
— Я тебя не люблю.
— Да дело-то наживное…
— Дэвин! — окрикиваю, когда он пытается меня обнять. — Все кончено. Я уезжаю учиться.
— Что? — молодой человек неверяще моргает. — Ты? Учиться? Ты же даже школу еле окончила.