Птицеферма
Шрифт:
Он заходит и запирает за собой дверь. Бросаю на него взгляд и снова отворачиваюсь. Не знаю, с чего начать. И не хочу начинать — иначе начну с обвинений.
Ник остается у двери.
— Мне запретили тебе что-либо говорить, — заговаривает оттуда, благо помещение маленькое.
Хмыкаю. Обнимаю руками плечи. Все еще смотрю в надвигающуюся темноту.
— А то — что?
— А то ты уже не вернешься, — голос серьезный. Это заставляет меня повернуть голову.
Ник не стоит у двери, как я думала, а сидит на полу, подтянув к себе ноги и опершись о дверь спиной. Крутит в длинных пальцах шнурок, снятый с волос.
— В смысле? — не понимаю.
— В прямом. Я общался со специалистами. Людям, подвергнувшимся серьезному воздействию слайтекса, нельзя напоминать о том, кем они были, если те сами не начали вспоминать. Иначе мозг уцепится за услышанное и уже наверняка ничего не вспомнит. Прежняя личность не вернется.
— Отличная версия, — бормочу. Но верить в нее не спешу.
— Какого черта ты сама не сказала, что помнишь меня?
— Кому? Пересмешнику? — уточняю с издевкой.
Игнорирует вопрос, поджимает губы. Ник чудовищно серьезен, таким он бывает редко, теперь помню наверняка. Предпочитает говорить о серьезных вещах с усмешкой. Но не в этот раз.
— Ты совершенно точно меня не узнала, там, у холма, при высадке. Я же видел.
— Не узнала, — признаю. — Я начала вспоминать позже.
— Они говорили, что знакомое лицо может помочь снять блокаду слайтекса.
— Или падение с крыши, — невесело усмехаюсь. Спрыгиваю с подоконника, подхожу и сажусь напротив, на пол, опираюсь спиной о кровать, зеркаля позу собеседника. — Ты мог сказать позже. Я ведь намекала.
— Фразой про ангелов-хранителей? — внутри ёкает — запомнил. — Откуда я мог знать, что это не случайное совпадение? Или когда вдруг обратилась по имени, но списала это на сокращение от Пересмешника? А Пересмешник действительно, черт его дери, звучит похоже. Если ты меня узнала, почему не сказала сама, прямо? — он выглядит таким искренним, будто правда не понимает. Или пытается заставить меня в это поверить?
Во мне борются вера и неверие. И прежнее отношение к Нику и безграничное доверие ему побеждает. Вот она — моя слабость. Ник сам — моя слабость.
Не хочу ему врать.
— Я не видела твоего лица, — признаюсь.
— В смысле?
— В воспоминаниях, — поясняю, морщась. — Это как… вспышки. Видения. Я видела Старика, Джилл, твою маму, какие-то сцены из прошлого. Тебя. Много тебя. Но всегда «без лица».
Ник смотрит с недоумением; ерошит пальцами свои волосы.
— Что не так с моим лицом-то?
— Не знаю, — мне хочется выкрикнуть это, но помню, что шуметь нельзя. Закрываю ладонями лицо, потом тру пальцами виски: как только пытаюсь вспомнить больше, головная боль возвращается. — Не знаю, — повторяю, не открывая глаз. — Было много чувств, воспоминаний. Я видела твое тело, руки, я даже вспомнила запах твоего дурацкого хвойного шампуня, но лица твоего не видела. Подозревала, что ты и есть Пересмешник, но не была уверена.
— Эм, мне очень жаль, — открываю глаза и обнаруживаю, что Ник переместился ближе ко мне. Протяни руку — и дотронешься.
Качаю головой.
— И мне жаль. Я больше тебе не верю.
На этот раз он привычно усмехается.
— Это уже мелочи. Притремся.
Выдавливаю из себя улыбку. Подозреваю, она выходит мученической.
— Расскажи мне, — прошу твердо. — Расскажи мне все. Уже ведь можно?
Ник протягивает руку и сжимает мои отчего-то холодные пальцы в своей
— Уже все можно, — его улыбка становится совершенно мальчишеской и такой искренней. — Главное, что я тебя не потерял.
В сердце больно, тесно. Слишком много чувств.
— Рассказывай, — прошу серьезно, высвобождая ладонь и подвигаясь, без слов предлагая сесть рядом. — Рассказывай с самого начала.
ГЛАВА 26
— Мы так и не нашли причину, почему так вышло, — Ник сидит совсем рядом, почти касается своим плечом моего плеча; я обнимаю руками ноги, натянув подол своего платья до самых пят, сижу, уперев подбородок в колени. — На тебе заранее проверяли воздействие препарата. Все действовало согласно инструкции. Никакой индивидуальной реакции не наблюдалось. Тебе должны были вколоть столько, чтобы ты вспомнила все уже через пару дней. Вспомнила, попыталась выяснить, что здесь творится, и выйти на связь. Но ты пропала. Тот, кого мы подкупили и кто должен был делать тебе инъекцию слайтекса, бесследно исчез, и мы могли лишь предполагать, что тебе ввели большую дозу, чем договаривались. Или… — передергивает плечами, трет переносицу, — или что ты давно мертва.
— Два года, Ник, — отрываю голову от колен, чтобы посмотреть ему в глаза. — Почему так долго? Два года.
Напарник морщится.
— Согласен, чертовски долго, Эм. Что ты помнишь о задании?
Качаю головой. Не стану лгать.
— Ничего. Я помню тебя и кучу моментов, связанных с тобой, — признаюсь. — У меня вообще ощущение, что в моей жизни был только ты, — а об этом, пожалуй, можно было промолчать. Но я это делаю — говорю, как чувствую.
— Ох, Эм, — Ник протягивает руку и обнимает меня за плечи, прижимает к себе. Касается губами виска.
Не вырываюсь, позволяю.
— Ты хоть не женат? — бормочу.
Смеется.
— Нет. С чего такие опасения?
— Утром я практически изнасиловала тебя, не спросив, нет ли у тебя обязательств перед кем-то другим.
— Янтарная, — Ник опять обращается ко мне так, как ему нравится, — ты что-то путаешь в значении слова «изнасилование». Насилие — это когда жертва против, а не очень даже за и активно участвует.
Верно. А иногда жертва может быть против, не участвовать, но и сопротивляться. Мне это прекрасно известно.
— Мы отвлеклись от темы, — напоминаю.
А еще мне нужно сегодня встретиться с Дэвином. Но напарнику об этом я пока не скажу.
— Тема, — соглашается Ник, посерьезнев. — Помню. Вокруг Пандоры крутились большие деньги. Очень большие. По черным каналам. Плюс на рынке вновь появился «синий туман». А, как известно, много лет назад именно Пандора была главным поставщиком синерила, из которого тот производят. Для всех все шито-крыто — не подкопаешься, — все еще обнимает меня одной рукой, второй берет мою кисть, лежащую на колене ближе к нему, перебирает пальцы. У меня нет ни сил, ни желания его отталкивать. — Крыто не в смысле, что все тщательно спрятано, а в том, что все куплено. Причем в верхах. Все отчеты идеальны. Ответственные лица радостно моргают и предоставляют бумаги по первому же запросу, мол, убедитесь: тюрьма, рудники, облагораживающий труд для отбросов общества. Прямых доказательств так и не нашли, как ни искали, но совпадение было уж очень явным.