Птицеферма
Шрифт:
— Янтарь, — усмехается.
Тоже мне знаток. Ладно я, мне положено знать, что означает мое имя, пусть и на давно мертвом языке со Старой Земли. Но этот, смотрите-ка, решил блеснуть эрудицией.
— Янтарь, янтарь, — бурчу и продолжаю пятиться.
До двери — всего ничего, ладонь почти уже нащупывает замок…
— Так голая и побежишь? — молодой хозяин дома не сходит с места: не приближается, но и не отходит. Складывает руки на груди,
Вскидываю подбородок.
— Так и побегу, — отвечаю с вызовом.
Назвавший себя Ником опять усмехается.
— Брось, — кивает головой в сторону лестницы, уходящей на второй этаж, — пошли, хоть дам тебе футболку и штаны, что ли.
Пальцы, наконец, нащупывают замок. И замирают.
— Так просто? — спрашиваю недоверчиво.
Мне бы не помешала помощь. И одежда, в первую очередь — пока я доберусь до своей, меня, так сказать, в моем первозданном виде, успеют заметить все, у кого есть глаза. И если я не наткнусь на полицейских сама, то наверняка найдется тот, кто вызовет их при виде голой девицы, разгуливающей по улице.
Ник пожимает плечом.
— А зачем усложнять?
Моргаю. Черт, он настоящий?
Парень манит меня за собой наверх. Все ещё опасаюсь подвоха, но выбор у меня невелик, поэтому решаю рискнуть.
В этот момент из соседнего помещения раздается женский голос:
— Сынок, у нас гости?! Сказать поставить дополнительный прибор на стол?!
Едва ли не врастаю в пол, где стою. У него вся семья в сборе, а тут я с листочками на сосках — опускаю глаза, — и с кровавыми следами под ногами.
Ник прослеживает мой взгляд, но никак не комментирует то, что дорогущая светлая напольная плитка теперь испачкана кровавыми разводами.
— Голодная? — спрашивает как ни в чем не бывало.
В последний раз я ела вчера. Утром. Кажется…
— Угу, — глупо киваю.
Может, меня таки пристрелили при побеге, и теперь я в чудесном загробном мире? Ну, или, на худой конец, в коме и вижу волшебные сны?
— Да, мам! Поставьте, пожалуйста! — кричит в сторону двери, ведущей из холла в другие внутренние помещения, и хватает меня за запястье, увлекая в сторону лестницы. — Пошли скорее, — смеется, — моя мама, конечно, женщина демократичных взглядов, но, боюсь, вид голой гостьи ее все-таки смутит.
Я настолько ошарашена таким приемом, что даже не вырываюсь.
Поднимаемся наверх.
Оборачиваюсь на первом лестничном пролете: робот-уборщик уже закончил
— Может, раз ты такой гостеприимный, ещё и аптечку одолжишь? — бормочу.
Ник, идущий впереди, даже не оборачивается; отвечает через плечо:
— Не вопрос.
…Заворачиваюсь в огромное (у меня дома одеяло меньше) полотенце и приоткрываю дверь, выглядываю; из ванной вслед за мной выплывают целые клубы пара.
— Какой шампунь можно взять?
Мой «спаситель» валяется на кровати; лежит на спине, закинув ногу на ногу, болтая той, которая сверху, в воздухе. В руках — настоящая бумажная книга. Бумажная! Я такие только в музее видела.
— А? — вместо того чтобы встать, запрокидывает голову назад, так, что она теперь свисает с края кровати; смотрит на меня с таким обыденным выражением на лице, будто в его ванной каждый день оказываются голые незнакомки. — Там один вроде. С ёлкой на этикетке.
— Хвойный? — переспрашиваю недоверчиво.
Я увидела большую бутыль с еловой лапой на наклейке, но решила, что это какое-то химическое вещество для стирки, а не средство личной гигиены. Кто использует хвойный шампунь?
— Ну да, — пожимает плечом. — Аллергия?
— Нет…
— Тогда бери. Другого все равно нет, — и возвращается к чтению.
С грохотом захлопываю за собой дверь.
Хвоя… Ну надо же.
А запах, кстати, ничего, приятный. Интересно, в нашем захолустье продается что-нибудь подобное?..
…Вскакиваю с постели и торопливо натягиваю на себя сброшенную вчера форму. Черт, пуговицы. Ничего, сначала футболку, куртку можно и не застегивать…
Мужчина, с которым я провела эту ночь, все ещё спит. Расслабленно лежит на постели, обняв рукой только что оставленную мною подушку. Светлые вечно отросшие волосы разметались в разные стороны и почти полностью прикрывают лицо.
В голове потихоньку восстанавливаются события предыдущего вечера и ночи.
Выпускной, реки алкоголя…
Я и Ник Валентайн…
Идиотка!
На глаза выступают слезы ярости на саму себя. Ведь давала же слово, давала. И матери его, и себе.
Ладно, дело вовсе не в Колетт Валентайн. И без нее понимаю, что у нас ничего бы не получилось, реши мы перейти в новую стадию отношений. Мы слишком разные, можно сказать, из разных миров.