Птицеферма
Шрифт:
Решаю, что прятаться в шкафу все же глупо.
— Отвернись, — прошу. — Мне нужно переодеться.
Если откажется — черт с ним. Разденусь прямо здесь. На Пандоре быстро теряешь стеснение. Как и чувство собственного достоинства. Но поврежденную грудь хотелось бы скрыть. Что там у меня сзади, если что? Шрамы на спине Пересмешник уже видел. Сегодняшний удар по ягодице вряд ли оставил следы.
Стою, бездумно смотря в темноту шкафа, жду ответа.
— Отвернусь, — обещает сожитель. — Могу даже выйти.
—
— Через минуту, — что? Боже, ну что ещё ему от меня нужно? — Повернись, пожалуйста.
Ну вот, сама виновата. Только слепой не обратил бы внимания на мое странное поведение.
Чувствую, как к горлу снова подкатывают слезы. Почему-то показать Пересмешнику следы от хватки Филина кажется мне еще унизительнее, чем стоять перед Главой обнаженной и слушать его мерзкие угрозы.
— Ты можешь просто… выйти? — прошу, а голос предательски срывается. Чертовы нервы.
Однако вместо того, чтобы послушаться, Пересмешник берет меня за плечи и с силой поворачивает к себе. Самое время ударить его за самоуправство: оттолкнуть или влепить пощечину. А там — будь что будет. Ударит в ответ — может, так будет даже легче. Все станет просто и понятно, привычно и объяснимо.
Но я не бью. Стою и смотрю на него, с вызовом и одновременно пытаясь сдержать невыплаканные слезы.
— Расскажешь? — спрашивает. Мягко. Не требуя.
— Оступилась на крыльце, — дергаю плечом, высвобождая руку.
Пересмешник многозначительно хмыкает, давая понять, что обо всем догадался и без моих объяснений.
— А одна из ступеней вытянула руку, чтобы поддержать тебя, но успела ухватиться только за грудь? — выдвигает ехидную версию.
— Примерно так, — огрызаюсь. — Еще раз тронешь меня без спросу, я тебе вмажу, — предупреждаю на полном серьезе. А потом будь что будет, повторяю про себя как заклинание.
Кажется, теперь мне удалось его удивить. На мгновение брови Пересмешника приподнимаются, а затем, наоборот, опускаются; хмурится.
— Ты меня боишься? — задает вопрос в лоб.
Боюсь потерять последнюю надежду, вот чего я боюсь. А его… Пожалуй, сейчас я в любом случае отобьюсь. Пересмешник, безусловно, сильнее меня, но я помню о его сломанных ребрах. Если ударить по ним…
Но это рассуждает мозг. Мои эмоции говорят о том, что если мой сожитель сам поднимет на меня руку, то не стану сопротивляться.
— Не боюсь, — отвечаю сквозь зубы и отворачиваюсь.
Считаю секунды. Ну давай же, уходи и все. Довольно разговоров, я хочу, наконец, переодеться и спрятать следы своего унижения не только от остальных, но и от себя.
— Я пальцем к тебе не притронусь без твоего согласия, — до ужаса серьезно произносит Пересмешник. — И вреда тебе не причиню, что бы ни было.
Еще бы на Библии поклялся.
Не могу, все равно не верю.
Если
— …Ты можешь мне доверять.
Как?! Во имя всех святых, как?!
Меня начинает бить крупная дрожь. Если Пересмешник сейчас не уйдет, как обещал, то я сама выбегу. И плевать на ужин и угрозы Филина. Меня ломает так, как никогда за время, проведенное на Птицеферме. Тянет к этому человеку. Мне действительно хочется ему верить. Но я не верю, не могу.
Всхлипываю. Зажимаю рот тыльной стороной запястья.
Пересмешник вздыхает.
— Иди сюда.
Не успеваю сообразить, что это значит, как меня притягивают к теплому телу и обнимают сильные руки. Всхлипываю еще раз и утыкаюсь носом в свежевыстиранную футболку, ещё сохранившую запах мыла и ветра.
Пересмешник осторожно и бережно гладит меня по спине. Ощущение безопасности, бесконечной душевной близости.
Понимаю, что все это может быть ложью, и, скорее всего, это и есть ложь, игра. Но мне так хочется продлить это непривычное, пусть и ненастоящее ощущение, что поддаюсь слабости — не сопротивляюсь, просто чувствую.
Разрыдаться хочется еще сильнее. Но это будет уже чересчур.
— Ты сказал, что пальцем ко мне не притронешься, — бормочу ему в плечо; голос звучит глухо, так как я прижимаюсь к нему слишком крепко. Поврежденная грудь отзывается болью, но стараюсь не обращать на нее внимания. Подозреваю, ребра Пересмешника тоже не рады крепким объятиям.
— Ты поняла, в каком смысле «притронусь» я имел в виду, — отзывается мужчина. Его щека касается моих волос. Так… хорошо. — Так как мы все только что вернулись с рудника, полагаю, это Филин распустил руки?
Нет-нет-нет. Не нужно назад в реальность. Мне хорошо здесь, в мире своих иллюзий.
— Угу, — на большее меня не хватает.
— Он что-то тебе сделал?
— Обошелся угрозами.
— Извини за это, — Пересмешник мягко проводит ладонью по моим волосам.
— За что? — шепчу, головой понимая, что пора его оттолкнуть, но все еще не находя в себе сил это сделать.
— Он же полез к тебе из-за меня.
— Почему это ты так решил? — уточняю из чувства протеста.
— Я, знаешь ли, умный, даже если кажусь придурком, — смеется. Мне нравится, как звучит его смех. — Филин не зря хотел подложить под меня Кайру, чтобы шпионила и доносила. Потому ему и не понравился мой выбор. Когда я уложил Момота, Глава здорово струхнул. Но повода меня устранять я ему не давал, вот и присматривается.
— Он думает, что ты хочешь занять его место, — признаюсь.
Снова усмешка.