Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)
Шрифт:
— Вы бабушкины сказки мне не рассказывайте. На земле в спокойной обстановке и то трудов стоит, чтобы шланг подсоединить, До разъема не доберешься. Сиденье надо снимать. А он, видите ли, в воздухе, разумник… Неправду говорите. Так же, как вы с доктором хотели меня запутать.
— Честно говорю, товарищ подполковник, — клялся летчик, глядя по сторонам, как бы ища у нас поддержки.
А я рядом стоял и незамедля сказал:
— Почему же он говорит неправду?
— А вас не спрашивают, — осадил меня инженер. — Что, резьба не держит? Скоро в воздухе двигатели будут ремонтировать. Ловкачи! — У подполковника над воротником рубашки повисли багровые складки.
Хотя я сам и не особенно верил, что можно в воздухе дотянуться до этого шланга. Не пробовал. До него мой техник великолепно дотягивался. Тренироваться не приходилось: не будешь же отрывать рукав от тужурки, для того чтобы научиться, как его пришивать. Но я прекрасно знал, что Гуровский парень принципиальный и честный. А Вепренцев, не разобравшись, уже разделывал его, как бог черепаху. Когда-то он и меня так с тринадцатым номером подцепил. Вовек помнить стану.
Подошел подполковник Торопов. «Он-то уж разберется», — обрадовался я.
— В чем дело? — спросил замполит.
— Видите ли, Иван Акимович, — начал Вепренцев, снова накаляясь. — Капитан Гуровский обвиняет техников, что они не законтрили шланг питания кислородом перед вылетом. Говорит, что он в воздухе его подсоединил. Умелец какой. Вздор все. С больной головы на здоровую. К доктору его опять послать надо.
— Зачем же так, Константин Григорьевич. Сразу вздор, разобраться надо.
— Конечно, надо разобраться, — вставил я запальчиво, чувствуя рядом солидную опору.
Инженер обжег меня взглядом.
— Молодежь сейчас пошла, Константин Григорьевич, — будь здоров! Реактивная! — Торопов сузил серые глаза, морщины косыми стрелами легли под ними. — Можно все на земле это проверить. Пусть свое умение и продемонстрирует.
— Пожалуйста, пожалуйста, — охотно согласился Гуровский, — могу показать.
— Он и показать может, — ввернул я и взял Степана за руку.
— Верно, верно, — вдруг обрадовался инженер. — Отсоедините шланг питания, — приказал он рядом стоящему технику. — Чтобы все как положено было…
Возле истребителя собралось народу, как на спектакль.
Гуровский снова облачился в летные доспехи. Сел в кабину самолета, надел парашют, кислородную маску, пристегнулся привязными ремнями. Словом, сделал все, что необходимо для высотного полета.
Подполковник Вепренцев залез на приставную лестницу. Закрыл сдвижную часть фонаря кабины. Махнул головой: дескать, приступайте. А сам стал на карауле и не сводил глаз с правой руки летчика, чтобы тот не выпускал штурвал: он ведь должен одновременно и пилотировать и ремонтировать. Лицо инженера победно сияло; и куда злость улетучилась? А Гуровский извернулся змеей, опустил левую руку в узкий проем и начал там, под сиденьем, манипулировать, как фокусник. Благо тело у Степана тонкое, упругое и руки длинные.
Прошла минута, другая… Капитан Гуровский поднялся. На щеках его загустела краска. Кивнул и показал большой палец. Мы все приблизились и облепили стремянку.
Вепренцев энергично открыл фонарь и, заговорщически сощурившись, лег на борт кабины. Долго лежал, заглядывая в разъем. Шланг стоял на месте, аккуратненько законтрованный стальной шпилькой.
Инженер покачал головой. Все посторонились. Он спрыгнул со стремянки и снял фуражку. Его крутой лоб с острыми залысинами покрылся испариной.
— Акробат! Ей-богу, акробат! — бурчал он беззлобно, набивая трубку душистым табаком.
Гуровский вылез из кабины. Теперь его лицо победно сияло. Крепко, конечно, он ужалил инженера. Великий композитор! До-ре-ми-фа-соль! Виртуоз, исполнил классно, не на баяне только.
Капитана Леонида Хробыстова определили в нашу эскадрилью. Он часто проводил с нами занятия по теории двигателей, аэродинамике. Лекции читал понятно, толково. Тему мог показать со всех сторон, излагал ее кратко, легко было хранить все в памяти. Казалось, что весь он сверх головы начинен формулами, и готов разложить по ним всю авиацию. Действия аэродинамических сил на самолет Хробыстов знал назубок. И теоретически мог расставить Эти силы на плоскости истребителя, как фигуры на шахматной доске. Качество самолета или тягу двигателя в любом режиме он в один момент вычислял. Меня даже пугало его умение решать эти задачки. И все-таки во всем этом скорее виделась его любовь к предметам, нежели к делу, нежели к самолету. Теория подтверждается практикой. Видимо, Хробыстов сумел свои знания подтвердить и в воздухе, летая с инструктором. Хотя на «спарке» молодой летчик еще не может оправдать свои знания полностью. В хоре можно петь и безголосому, а попробуй выпусти его одного на сцену как солиста…
Я встретил капитана Хробыстова утром. Он шел из Дома офицеров. Лицо его торжественно сияло. Одет Леонид был с иголочки: в новой летной куртке, в шевретовых перчатках, на ногах блеском отдавали курносые пилотские ботинки. Выглядел он довольно мешковато: форма еще не притерлась, не обточилась, не приладилась к кабине самолета.
Поймав мой взгляд, Леонид сказал:
— Вчера на складе отхватил, находился в технической. — Он поднял согнутые в локтях руки, легко помахал ими и, опустив, добавил: — Взял два билета на вечер гипноза.
Я знал, что у нас в Доме офицеров выступает известный психолог и гипнотизер. Чтение мыслей на расстоянии. Пойти с Наташей мы не могли — Олежку не с кем оставить. А посмотреть очень хотелось.
— Мы с Наташей тоже с удовольствием сходили бы, да сына не с кем оставить…
— О, это поразительно! Я несколько раз видел Мессинга. Для меня это — лучший театр, — торопливо перебил меня Хробыстов. — Притом у меня — праздник сегодня. Вылетаю самостоятельно на сверхзвуковом. Вывозную программу прошел в полном объеме. Уже «контроль» получил. Нормально, говорят.
Худощавое лицо его засветилось. Он уже летел, летел высоко-высоко…
— Что ж, успеха тебе, Леонид.
Он снова помахал согнутыми в локтях руками, похрустев новой кожей куртки, весело кивнул и пошел к домам гарнизона.
…Истребители секли небо, обдавая землю жаром, полновластным грохотом будили тайгу, не давая ей уснуть, застыть и замерзнуть. А тайга чутко улавливала самолетные звуки и посылала в ответ их приглушенное мягкой листвой деревьев отражение. Я зашел на СКП, чтобы уточнить плановую таблицу. А там в это время подполковник Карпов распекал руководителя полетов за то, что тот слишком часто подсказывает летчикам по радио во время посадки.