Пугачев Победитель
Шрифт:
Мужики загалдели:
А кто его разводил-то? Ты, немчура, только показывал, как и что, а саженцы сажали мы же! Значит, и лес наш, что хотим, то и делаем!
Лес можно рубить только делянками! Разбить весь лес на сто участков и каждый год вырубать только одну делянку. Так лес будет сбережен.
Хитришь, Карла! Хочешь лес для господ сберечь! Сам из господ, так господскую руку и тянешь!
Аким, хватаясь за налившуюся болью голову, заявил:
Руби, ребята, и никаких. Дерево, оно чье? Оно божье. Там и растет, где бог укажет. Захочет бог— вырастет, не захочет — так хоть тресни, ничего не выйдет. Руби, и никаких! На всех хватит!
Кто-то из мужиков пожаловался, что кургановцам приходилось наряжать рабочих для содержания в порядке огромного барского сада, а пользовались садом одни господа.
Руби и сад! — решил «анпиратор».— Барская выдумка! Настоящему мужику разе с садом возиться?
Карл Иваныч застонал. Тогда «анпиратор» погрозил ему корявым пальцем.
Ты у меня, немец, помалкивай. Ты уж и тому радуйся, что я тебя, скажем, повесить аль запороть не
приказываю.» А ежели рассудить, на что ты? Только и есть, что для барской прихоти.
Карл Иваныч, заикаясь, заявил, что он приносил пользу не одним барам. Уж не говоря о заботах о лесе и саде, он, Карл Иваныч, как физикус, химикус и ботаникус, занимался разведением лекарственных трав. Лечил и бар, и мужиков. Многих, можно сказать, от смерти спас...
Что верно, то верно! — подтвердили мужики.— Глисту выводить мастер!
Аким повеселел.
А ты, немчура, вывел бы из меня червячка пьяного? Завелся, анафема, лет десять назад, сидит под самым сердцем и сосет, сосет сердце.. Опять же, вот и сейчас. Бог знает с чего, чердак трещит. Как выпьешь малость, так и начинает чердак трещать...
Карл Иваныч заявил, что от головной боли он может избавить «его царское величество» отменно просто. А вот с «пьяным червячком» повозиться надо. За десять лет этот червячок здорово разросся. Корни длинные пустил.
А нос мне не поправишь, немчура? Болит дюже!
Карл Иваныч пообещал попробовать исправить и
нос его царского величества. Надо поискать корешков подходящих.
Анпиратор посветлел.
Да ты, оказывается, немец ничего себе, не вредный немец. Ну, живи! А вы, ребята, смотрите в оба: не обижать немца. Вишь, даже нос мне поправить берется!
Карл Иваныч был отпущен готовить какое-нибудь снадобье от головной боли и в награжденье ему был дан целый рублевик.
Староста Антон был жестоко обруган за то, что хоть и поневоле, но «тянул барскую руку». Анемподист получил несколько затрещин, поплатился одним выбитым царской ручкой зубом, но, в общем, отделался дешево. Отцу Сергию «анпиратор» приказал завтра
похоронить честь честью всех убиенных сегодня и впредь не обременять кургановцев поборами. Покончив с этими «рештантами», анпиратор взялся за Тихона Бабушкина.
А ты что за человек?
Тихон заявил, что он учился, но не доучился в московском университете — по слабости здоровья. Теперь живет в Курганском. Может быть весьма полезным его царскому величеству, как образованный
человек.
Ох, и не люблю же я вяс, образованных! — признался Аким.— С вас как с козла — ни шерсти, ни молока. А нос вы задирать умеете!
Я могу ребят обучать! — заикнулся Тихон.
Ну, это ни к чему. Ребята землю пахать да сено косить и так выучатся от отцов да матерей!
Грамота..
А грамота к чему? Которые грамотные, так они и норовят своему же брату, мужику, на шею усесться. В приказные пролезают и так-то сосут мужика.
Совсем уж смущенный Тихон заикнулся, что он изучал всяческие законы, не токмо что государства Российского, но и иностранных государств.
«Анпиратор» рассердился:
Каки таки законы? Для чего законы? Законы только баре придумали, чтоб бедного человека в страхе держать, а по-настоящему никаких законов не надобно. Где что нужно— скажем, царь прикажет, а его верные слуги распорядятся. И все будет по-доброму, по-хорошему.
Для правильного суда..
А кто тебе сказал, что в моем государстве правильный суд будет? — насупился «анпиратор».— Ничего этого нашему величеству не надобно. Выберут мужики пяток аль десяток стариков, те и будут судить. Как по совести, то есть. Кого нужно, того и постегают. Сами и стегать будут. А суд— на что он?
Тихон совершенно увял. Мучительно напрягал мозг, стараясь придумать, чем бы снискать если не милость, то хоть снисхождение грозного «анпиратора». Напоминать о виршах и о латинском языке он считал уже опасным. Но его выручил сам «анпиратор».
Писать обучен, гриш? И по-иностранному?
И по-иностранному,— торопливо отозвался Бабушкин.
Так что можешь накатать грамотки иностранным, скажем, королям да прынцам разным?
М-могу! — ответил, поеживаясь, Бабушкин.— На языке Цицерона..
По-немецки, что ли? Ну, ладно! Жалую, тебя в наши иностранные министры. Будешь состоять при моей персоне.
Подумав, осведомился:
Женат?
Еще нет.
А этого не люблю. Почему не женат? А знаешь что? Сбегай-ка ты к попу: пущай он тебя сейчас и повенчает.
С кем? — испугался Тихон.
Жалую тебя из моих царских рук невестой. Награждаю тебя любезной нашему сердцу стаст- дамой... Марфуткой кличут. Ничего, вальяжная девка. Муж-то ейный уж окочурился. Что ей во вдовах ходить?
Тихон не осмелился спорить, но решил как-нибудь увернуться от венчания.
* * *
Четыре дня шайка Акима и Назарки валандалась в Курганском. Сначала между кургановцами и безвод- новцами царило относительно согласие, но уже на второй день оно было нарушено. Безводновцы очень уж обижали девок и баб да еще и требовали от кургановцев поделиться добычей из барской усадьбы.