Пугачев Победитель
Шрифт:
Для нас,— продолжал горячо швед,—важно одно: разрушение этой столь внезапно разросшейся империи.
Правильно! — откликнулся и Курч.
Когда я отправлялся из Стокгольма,— продолжал швед, — один мой знакомый, муж большого государственного ума и острого языка, сказал мне так- когда вы, Анкастром, увидите, что две ядовитые змеи яростно кусают одна другую, что вы будете делать? Я ему ответил: моею первейшей заботой будет помочь им обеим продолжать их дело, доколе они не издохнут обе-
Вардзини отложил в сторону молитвенник и тихонько захлопал в ладоши, приговаривая:
Браво, браво! У нас, в Неаполе, в таких случаях говорят еще так: не мешай сколопендре загрызть тарантула, но позаботься о том, дабы тарантул тоже влил свой яд в тело сколопендры! В данном случае «тарантул» у нас под рукой.
А сколопендра сидит в Петербурге! — откликнулся Курч.
«А гадюка — в Варшаве»,—усмехнулся про себя По- луботок.
После минутного молчания Вардзини продолжал:
Народное движение идет на убыль. Было бы неразумно скрывать от себя сию печальную истину!
Позвольте, падре! — запротестовал шевалье.— Разве это так? Когда я пробирался сюда через Персию и астраханские степи, у наших... друзей в распоряжении была гораздо меньшая территория, чем
теперь!
Совершенно верно, но в России территория отнюдь не играет такой роли, как в странах европейских. За этот год территория, которая, скажем, вышла H i под власти императрицы, значительно увеличилась, но зато теперь успехи движения заставили-таки расшевелиться государственную власть. Дикие, безобразные, поистине азиатские виды, которые движение приняло с самых первых шагов, начинают пугать даже самое население. Ведь не все же русское крестьянство состоит из бесправных крепостных и из голышей. В распоряжении власти, наконец, имеется и регулярная армия, которая со времен Петра обладает известными воинскими традициями.
Да, территория, захваченная нашими друзьями, пожалуй, обширнее территории всего французского | оролевства, но ведь речь идет о крае, который и до движения был почти незаселенным. Движение разорило этот край, он уже не в силах прокормить сущест- пующее население. На всем его пространстве чувствуется недостаток съестных припасов...
Нам же на руку: голод будет гнать холопов в новстанье,—заметил Курч.
– До поры до времени! — вмешался шевалье.— До Поры, до времени, а потом тот же голод начнет разгони!. повстанцев.
Это уже и происходит! — подхватил Вардзини -Вместо одного «Петра Федоровича» уже появилось их несколько десятков. Именно они-то и губят с,1 юе движение, разоряя до конца тот край, где пока •го приходится действовать.
Этого... осатанелого казака надо заставить идти п ' Казань! — почти крикнул Курч.— Иначе, действи- геиьно, все пропало.
Об этом и идет сейчас речь на их идиотском совещании!— промолвил итальянец.— Нам уже удалось убедить многих его самодельных генералов и министров, что все погибнет, если они не решатся уйти отсюда. Взятие Казани откроет дорогу на Москву.
А что же Пугачев?
Бардзини пожевал фиолетовами губами, потом, оглянувшись по сторонам, шепотом выговорил:
Дикий осел упирается. Н-ну, посмотрим. Ведь у него петля на шее. Ему придется или исполнить то, что мы от него требуем, или... Или уступить место другому, более смелому...
Расстаться.» с титулом императора?—слабо удивился швед.
Расстаться... с жизнью! — сухо ответил иезуит.
Ну, это не так-то легко и просто!
Почему?
Его оберегают... Хлопуша и Зацепа, как два цербера стерегут его и днем, и ночью. Шаповал пытался отравить его полгода назад, чтобы самому занять его место, но...
Шаповал такой же дикарь, как и Пугачев! И притом дикарь очень уж глупый! — засмеялся Бардзини презрительно.— Ну, что же это, в самом деле, за отравитель? Добыл мышьяку, испек пирог и поднес...
Но ведь говорят, попытка не удалась только по случайности: кто-то соблазнился пирогом и сожрал ломоть..
Не совсем так! Кто-то подслушал перешептывание Шаповала с его стряпухой и предупредил Емельяна. А тот, приняв от Шаповала в дар отравленный пирог, заставил трех сыновей Шаповала съесть его. Мальчишки, разумеется, ничего не подозревая, накинулись на снедь и._ И отравились ad patres- А Шаповал, как уличенный отравитель, был подвергнут пыткам, оговорил многих, а потом был казнен... Все это было отменно глупо! Если бы понадобилось устранить сего «императора» путем отравления, это дело можно было бы проделать, так сказать, научно.
Да, но где же в этой дикой стране вы найдете таких артистов, как Рене-флорентинец, синьор? — спросил не без ехидства шевалье.
О, мой бог! Я бы удовольствовался и такими, как ваши милые соотечественницы Бреннвилье и Вуа- :ich! — не моргнув глазом, отпарировал итальянец.— Паука отправления лишних людей на тот свет применяется во Франции с неменьшим усердием, чем н Италии...
Позвольте, господа! — вмешался швед.— Об устранении Пугачева у нас будет еще время позаботиться, если он откажется идти на Москву! Покуда же наш долг—охранять его драгоценную жизнь!
Пожалуй! — вымолвил патер.— Посмотрим, к чему приведет нынешнее совещание...
ГЛАВА ВТОРАЯ
В
той большой избе, где была «царская ставка», уже несколько часов подряд шло заседание «Верховного Совета»: решался вопрос, что делать.
Почти все время участники бешено орали друг на друга, сверкая глазами, замахиваясь и готовясь друг в друга вцепиться. Они разбились на несколько партий. Была партия Хлопуши Рваные Ноздри и партия его вечного противника Зацепы Резаны Уши, ставших врагами еще в дни пребывания на каторге. Была еще державшаяся отдельно и сравнительно спокойнее других партия Степы Рябова, донского казака, к которой примыкала и державшаяся совсем уже степенно партия Юшки Голобородьки— одного из сыновей чернятинского богача и главы «Пыфнутьевского согласия». Голобородьковцы больше слушали, переговаривались друг с другом шепотком, а потом Юшка от их имени говорил всего несколько веских многозначительных слов. Предметом общего внимания была совсем маленькая кучка близких к Пугачеву людей. Юрка Жлоба, Терешка Хмара да Борька Выходцев — все трое из яицких казаков. Они первыми примкнули к «анпиратору» почти полтора года назад, да так и держались, словно уцепившись за него.
Сам Пугачев, бледный, с трясущимися руками и блуждающим взором, страдая от тяжкой головной боли из-за вчерашней попойки, сидел в почетном углу под иконами на лавке, покрытой дорогим персидским ковром. Несмотря на то, что никто не курил, в избе дышалось тялсело, и воздух казался насыщенным какой-то кислятиной. Окна и двери были плотно притворены, чтобы никто не мог подслушать разговор «анпиратора» с его ближайшими советниками. Перед дверью и под окнами маячили вооруженные до зубов
часовые.