Путь Черной молнии
Шрифт:
– Идеально,- произнес Зеля.
– У - ух!
– Потер руки Глазун.
– Ну, а ты что скажешь?
– обратился Равиль к Сашке.
– Я считаю, что нужно открыто предъявлять им, все равно разборки потом будут, не лучше ли сразу вынести все это на сходку.
– Ты чё Санек, да им уже сколько раз говорили, тем более за них сам Дрон взялся, надо же кому-то Сибирских приопустить, вот мы и сделаем это,- горячо настаивал Равиль.
– Ну, раз так - добро. Я впервые в зоне буду в подобном мероприятии участвовать,- спокойно сказал Сашка,- меня здесь волнует одно, чтобы дневальный шум не поднял.
– Да я ему наглушняк
Равиль поддержал Сашку:
– Правильно - правильно, если он поднимет шум, сразу рвите когти. При любом раскладе, сваливайте в уличный сартир, бросаете нож в дыру, да подальше с глаз. Наволочки принесете в отряд, я их потом закуркую (спрятать).
На следующий день, ближе к утру, когда вся зона крепко спала, трое заключенных вышли украдкой из отряда. Они не боялись быть задержанными нарядом контролеров, потому - что туалеты находились на улице, и ночами многие ходили справлять нужду. Надели на головы колпаки, и тихонько прошли в холл десятого отряда, расположенного на противоположной стороне того же барака.
Ночной дежурный спал, положив руки на стол и уронив на них голову. Зажимать рот и подставлять нож к его горлу, не было нужды. Глазун на всякий случай спрятал нож под подкладку рукава, и встал над дневальным, а Зеля с Воробьем тихо прошли в левую секцию. Прошло несколько минут: первым в проходе показался Сашка, за ним крался Зеля, и в самый последний момент зацепился ногой за стоящую возле шконки табуретку, она грохотом опрокинулась на пол и разбудила дневального. Раскрыв широко глаза, и ничего не соображая, шнырь увидел перед своими глазами чудище в белом балахоне. Спросонок ему показалось, что смерть в белом обличии пришла по его душу. Он хотел закричать, но "Смерть" одной рукой закрыла ему рот, а в другой показался нож, и уже человеческим голосом прохрипела:
– Не дай Боже пикнешь, я тебе кадык вскрою.
Шнырь, пришедший в себя, понял, что это не смерть, потому спорить не стал, а понятливо закивал головой.
Глазун дождался, когда подельники закончат свое дело и покинут отряд. Он приставил к своему рту указательный палец и тихо сказал:
– Положил голову на руки и, как ни в чем не бывало, продолжаешь спать, если поднимешь кипишь, я тебя из-под земли достану.
Глазун, тихо скрывшись за дверью, догнал пацанов. Оказавшись на безопасном расстоянии, он разразился смехом:
– Вы бы на его рожу посмотрели, я чуть не упал: он в натуре подумал, что перед ним привидение.
Пацаны поддержали его веселым смехом. Проделав все, как было запланировано, тройка парней, сплоченная в деле, возвратилась в свой отряд. На улице забрезжило. Равиль не спал, и когда братва ввалилась в отряд, он всех завел в каптерку и, выслушав до конца рассказ, отблагодарил пацанов:
– Это вам!- он протянул каждому по пакету,- за благополучный исход дела.
В каждом из свертков лежали по две плиты чая высшего сорта и пять пачек папирос "Казбек". Папиросы такого сорта были острейшим дефицитом и, курившие их по тем временам в зоне, могли считать себя счастливыми людьми. А вышак - плиточный чай (чай высшего сорта. Во втором случае - смертная казнь) мог проникнуть в зону только нелегальным путем, так как в зоновских магазинах продавали рассыпной чай по две пятидесятиграммовые пачки в месяц.
Зеля и Глазун остались довольные, но что с них взять, в юности и не такие проступки приходилось совершать
По своей природе Сашка был не глупым парнем, и довольно глубоко проник в создавшуюся ситуацию: если он откажется выполнять следующее задание, его могут пустить под сплав. Как? И за что? Да тот же Равиль сдаст его Сибирскому, и будет у Сашки уйма врагов.
Да, не зря еще на свободе он всегда прислушивался к байкам рассказчиков, которые имели отношение к зоне, не знал для чего ему это, наверно было просто интересно слушать рассказы о лагерной жизни, особенно он много слышал от своего отца, когда он был в нетрезвом состоянии.
Его мысли прервал Равиль:
– Ну, что Санек, не спится? У тебя все нормально?
– Да не совсем, не нравится мне это, надо было просто поговорить с пацанами, и убедить их в неправильности их поступков.
– Ты откуда такой взялся?- шепотом произнес Равиль,- да не нам с тобой решать, что здесь правильно, а что нет. Сань, я тебя умоляю,- с иронией проговорил он, - не будь таким наивным и прямым, как рельса, ты живешь в фаворе (получать выгоды), благодаря им,- и он кивнул головой в сторону изолятора,- ну, иди к мужикам жить, да на тебе бугры, да мастера будут, как на коне ездить. Откажешься работать, они тебя упрячут. Попадешь в изолятор, там спросят с тебя. За отказ от работы в зоне стремно садиться на кичу. Кулаками не прошибешь эту стену, тут головой надо думать,- поучал его Равелинский.
– Вот я и думаю, что надо правильно все делать, по - честному.
– Санек, ты меня удивляешь, отошли те времена, когда на общаках думали так, как ты себе мыслишь, я пока не имею права раскрывать поднаготню всей нашей жизни - это касается не понятий, а типичных дел, которыми мы все здесь заняты. Запомни - мы волки и грызть будем друг друга до победного, а одиночки вроде тебя, здесь не выживают, ты сам сегодня убедился, как делаются темные дела,- он нагнулся к уху Сашки и прошептал,- если кое-кому будет угодно, придут ночью архаровцы, придушат тебя подушкой, и нет тебя.
– Да кто придет-то!- воспротивился Воробей,- такие же, как я, Зеля, Глазун! Я больше не пойду,- произнес он с гневом в глазах.
Равиль, состроив серьезную физиономию, сказал:
– А тебя и не пошлют, есть исполнители - торпеды, которые за тебя сделают эту работу,- затем немного смягчился и продолжил: - Санек, ты еще слишком молод, но мне нравится твой максимализм, ты еще не испорчен и чистый, и мне кажется у тебя такое воспитание: бунтарская натура, не хочешь ты выстилаться и прогибаться под обстоятельства. Скажи спасибо, что я с тобой так мирно беседую, а попади ты к Пархатому...