Путь Дзэн
Шрифт:
ночки и не рискующие танцевать, пока им не нарисуют схему движений танца, т.е.
гости, не умеющие воспринимать танец “чутьем”. Мы почему-то не полагаемся на
“периферийное зрение” нашего сознания и недостаточно пользуемся им. Когда мы
учимся, например, музыке, то сводим все разнообразие тона и ритма к
обозначению фиксированных тональных и ритмических
обозначение не годится для восточной музыки. На Востоке музыкант обозначает
мелодию лишь приблизительно, чтобы не забыть ее. Обучается он музыке не
чтением по нотам, а тем, что слушает исполнение учителя, развивает свое
музыкальное “чутье” и копирует его игру: это дает ему возможность достичь
редкостной изысканности ритма и тона, доступной на Западе лишь некоторым
джазовым исполнителям, которые пользуются тем же способом.
Мы отнюдь не хотим сказать, что на Западе вообще не умеют пользоваться
“периферийным умом”. Будучи человеческими существами, мы все время прибегаем к
нему, а каждый художник, работник или спортсмен особенно нуждается в
специфическом развитии этой способности. Но в научном и философском обиходе
этот тип знания не признается. Мы только начинаем оценивать его возможности, и
нам редко (почти никогда) приходит в голову, что одна из самых важных областей
его применения — это то “познание реальной действительности”, которого мы
стремимся достигнуть с помощью громоздких конструкций теологии, метафизики и
логики.
Обратившись к древней истории Китая, мы найдем там две “философские” традиции, дополняющие друг друга: конфуцианство и даосизм. Не входя в подробности, можно
сказать, что первое учение занимается языковыми, этическими, 33
юридическими и ритуальными конвенциями, которые обеспечивают общество
системами коммуникаций. Другими словами, его область — конвенциональное
знание, и под знаком конфуцианства дети воспитываются так, чтобы их свободный
и капризный по природе нрав уложить в прокрустово ложе общественного порядка.
Индивидуум находит себя и свое место в обществе с помощью формул Конфуция.
В
старости, и особенно тех, кто покидает активную жизнь в обществе. Их отказ от
жизни в обществе есть как бы символическое отражение внутреннего освобождения
от ограничивающего воздействия конвенциональных стандартов мышления и
поведения. Ибо для даосизма главное — это не конвенциональное знание, его
интересует восприятие жизни не в абстрактных, линейных терминах дискурсивного
мышления, а прямое, непосредственное познание.
Таким образом, конфуцианство осуществляет социально необходимую функцию — втискивание природной спонтанности жизни в жесткие рамки конвенций. Эта цель
достигается не только ценой конфликта и страдания, но и ценой утраты той
неподражаемой естественности и “самонеосознанности”, которыми мы так любуемся
в детях и которые лишь изредка возрождаются у святых и мудрецов. Задача
даосизма — исправить неизбежный вред, нанесенный этой дисциплиной, и не только
восстановить, но и развить природную спонтанность, которая имеет в китайском
языке особое назначение — цзы-жанъ — “самособойность”. Ибо спонтанность
ребенка — как и все в ребенке — черта детства. Воспитание культивирует в нем
не спонтанность, а косность. В некото 34
рых натурах конфликт между социальной конвенцией и подавленной природной
спонтанностью так велик, что выливается в преступление, безумие или невроз, — вот цена, которую мы платим за преимущества общественного порядка, в остальном
совершенно и несомненно неоспоримые.
Тем не менее, ни в коем случае не следует понимать даосизм как революцию
против конвенций, хотя это учение и использовалось иногда в качестве предлога.
Даосизм — это путь освобождения, а освобождения нельзя достичь с помощью
революции. Всем известно, что революции, как правило, порождают тиранию хуже
той, которую они ниспровергли. Быть свободным от конвенций — не значит