Путь в Европу
Шрифт:
Игорь Клямкин:
Насколько понимаю, все основные экономические реформы в Румынии завершены, трансформация социалистической плановой системы в рыночную закончилась.
Теперь хотелось бы узнать о результатах преобразований. Я имею в виду показатели, характеризующие состояние румынской экономики. Каковы они сегодня?Луминита Пигуи:
Если сравнивать Румынию с другими странами, вошедшими в последние годы в Евросоюз, то показатели ее развития очень уж впечатляющими не выглядят. Об этом наш модератор в самом начале нашей беседы уже говорил, и это действительно так. Среднедушевой ВВП в 2007 году составил чуть больше 11 тысяч долларов. По этому показателю мы находимся в ЕС на предпоследнем месте. Но ведь еще каких-нибудь пять-шесть лет назад он был в несколько раз ниже.
В 1990-е Румыния пережила колоссальный экономический спад. Он продолжался до начала XXI века и составил, по сравнению с 1989 годом, около 50%. И лишь после проведенных реформ наша экономика вышла на устойчивый рост: в последние четыре года он не опускался ниже 6%, и, согласно прогнозам, в обозримой перспективе такая динамика сохранится. Осталась в прошлом и огромная инфляция, с которой мы вошли в нынешнее столетие и о которой здесь тоже упоминалось: в 2007 году она опустилась до 6,6%. По меркам ЕС это, конечно, многовато, в зону евровалюты с таким показателем не берут. Но по сравнению с тем, что мы еще совсем недавно имели, – прогресс
Высокие темпы экономического роста в значительной степени обусловлены притоком в Румынию иностранных инвестиций. Если в 1990-е годы они к нам, по понятным причинам, почти не шли, то в последнее время их объемы резко возросли: 5,2 миллиарда евро в 2005 году, 9 миллиардов – в 2006-м, 7 миллиардов – в 2007-м. Структурные и институциональные реформы сделали нашу страну привлекательной для заграничных предпринимателей. Кроме того, в Румынии низкие налоги. Налог на прибыль у нас 16%, подоходный – точно такой же, причем независимо от размера доходов.
Еще один важный показатель нашего развития – рост масштабов внешней торговли. Последние пять лет они увеличивались в среднем на 10% в год. Наши основные торговые партнеры – страны Евросоюза. Прежде всего Италия, Германия и Франция, на которые приходится более 40% румынского экспорта. Товары, производимые в Румынии, вполне конкурентоспособны на европейских рынках.
Все это, вместе взятое, вселяет в нас уверенность в том, что продолжится и наметившийся рост благосостояния румынского населения. Да, сегодня его уровень не впечатляет: средний размер зарплаты – около 400 евро, средняя пенсия – примерно 120 евро. Но семь-восемь лет назад средняя зарплата была чуть ли не на порядок ниже.Лилия Шевцова: А дифференциация доходов? Каков в Румынии коэффициент Джини? Каково соотношение доходов наиболее бедных и наиболее богатых социальных слоев?
Луминита Пигуи: В 2007 году соотношение доходов 10% самых бедных и 10% самых богатых людей было у нас 1:17. А коэффициент Джини в последние годы был около 40.
Лилия Шевцова: Судя по этим показателям, социальное расслоение у вас более глубокое, чем в других странах Новой Европы. А пенсии у вас самые маленькие в Евросоюзе…
Луминита Пигуи: Мы и не утверждаем, что в Румынии уже все хорошо. Но я еще не сказала о безработице. Она составляет у нас сегодня 4,8%. Это – намного меньше, чем в середине 1990-х, когда ради недопущения роста безработицы реформирование экономики фактически было заблокировано. Правда, картина не покажется очень уж благополучной, если иметь в виду масштабы трудовой эмиграции.
Лилия Шевцова: Об этом же говорили здесь и представители некоторых других стран – Литвы, Латвии, Польши, Словакии, Болгарии. Но точных статистических данных на сей счет, как правило, нет. Известно ли количество людей, уехавших из Румынии?
Сорин Василе: Точных сведений нет и у нас. Мы полагаем, что страну покинули примерно 3 миллиона человек. Только в Италии, по официальным данным, около 600 тысяч эмигрантов из Румынии. Много их и в Испании. Едут люди и в другие страны – Францию, Германию, Австрию, Португалию. Но больше всего их все же в Италии и Испании.
Игорь Клямкин: Учитывая, что население Румынии составляет около 22 миллионов человек, то 3 миллиона эмигрантов – это почти 14%. Таких масштабов трудовой эмиграции нет ни в одной стране…
Сорин Василе: Тут уж ничего не поделаешь. Мы вступали в Евросоюз в том числе и для того, чтобы наши люди могли работать в любой из входящих в ЕС стран. К тому же массовая эмиграция – это все же лучше, чем массовая безработица. Для нас главное – развитие румынской экономики. А она сейчас на подъеме.
Игорь Клямкин: Хотелось бы узнать и о том, что происходит у вас в социальной сфере. Реформы уже затронули ее или пока до нее не дошли?
Сорин Василе:
Здесь еще очень много проблем: мы не можем переложить на население оплату стоимости всех социальных услуг, а государство не всегда в состоянии обеспечить их высокое качество опять-таки потому, что не может оплачивать их по рыночным ценам. Но кое-что в этой сфере все же сделано.
Если говорить о жилье, то почти все оно у нас было приватизировано за небольшую плату еще в 1990-е годы. Услуги жильцам предоставляют частные компании, и эти услуги оплачиваются по полной стоимости. Я имею в виду газ, воду и все прочее. Но есть льготы для малоимущих, расходы которых покрываются из местных бюджетов. В каждом городе существуют жилищные фонды, в которых наличествует вся информация о тех, кто нуждается в помощи. Речь идет, повторяю, об адресной поддержке.
Что касается системы здравоохранения, то она в основном содержится пока государством. В бедной стране, каковой все еще является Румыния, иного выхода не существует. Конечно, это сказывается на общем состоянии нашего здравоохранения не лучшим образом. В том числе и потому, что зарплата врачей невелика, чем они, естественно, недовольны, а это не может не сказываться на качестве медицинского обслуживания. Но платить им столько, сколько платят врачам в Швейцарии, мы не можем.
Тем не менее и в границах существующих возможностей какие-то улучшения вполне реальны. И они происходят. Прежде всего в том, что касается профилактики заболеваний. Так, пару лет назад было принято решение, согласно которому каждый гражданин Румынии, где бы он ни жил, имеет право раз в год на бесплатное обследование. Он получает извещение от территориальной клиники, сдает все анализы и, в случае обнаружения заболевания, получает бесплатную медицинскую помощь.
Конечно, наряду с государственным развивается и частное здравоохранение, где обслуживание, как правило, более качественное. Частные клиники есть во всех регионах, причем не только в региональных центрах, но и во многих других городах. Но, к сожалению, их услуги большинству румын сегодня не по карману.
Несколько слов о нашей системе образования. Оно в Румынии тоже финансируется государством, в том числе и в высшей школе. Студенты платят только за питание и общежитие, а само обучение бесплатное. Есть у нас, разумеется, и частные вузы…Лилия Шевцова: Труд преподавателей оплачивается в них лучше, чем в государственных?
Александр Белявски:
Вначале оплачивался намного лучше, но в последнее время и зарплаты в государственных вузах заметно повысились. Однако частные вузы – это прежде всего большой бизнес, и, чтобы быть конкурентоспособным на рынке, он должен иметь конкурентные преимущества. В первую очередь в оплате труда. Если же говорить о качестве образования, то в Румынии уже есть несколько крупных частных университетов, пользующихся очень хорошей репутацией. Тем не менее считается, что в целом государственное высшее образование по качеству выше.
Открыть частный университет непросто. Его диплом должен быть признан государством, а это означает, что каждый вуз и – отдельно – каждый его факультет должны получить соответствующий сертификат, удостоверяющий их право на существование.
Кстати, оплата труда в этих вузах выше не потому, что в них профессора лучше, чем в вузах государственных. В тех и других работают нередко одни и те же преподаватели. Другое дело, что частные вузы имеют возможность приглашатьСорин Василе: Если говорить в целом, то в Румынии очень серьезно относятся к развитию системы образования, к совершенствованию всех звеньев этой системы. Мы очень внимательно изучали опыт других стран. И, в частности, пришли к выводу о целесообразности создания нулевых классов в дошкольных учреждениях. Такая система, при которой образование начинается с пятилетнего возраста, существует, например, в Великобритании и Германии, и она продемонстрировала там свою эффективность.
Игорь Клямкин:
Бывшим социалистическим странам есть у кого учиться. И не только в том, что касается дошкольного образования. Это, конечно, проще, чем изобретать что-то заново, но не настолько просто, как заимствовать готовые чертежи и создавать по ним то, что создали другие.
Перенимать результаты чужого развития, не имея социальной и культурной среды, которая это развитие обеспечила, – сложнейшая историческая проблема, о чем и свидетельствует опыт румынских экономических реформ. Но он свидетельствует и о том, что эта среда тоже может заимствоваться, если общество и, прежде всего, его элита готовы признать безальтернативность для себя принципов и норм, на основе которых такая среда формируется.
Румынское общество и румынская элита такую готовность обнаружили, хотя и не сразу. Потребовался негативный опыт коррекции европейских принципов и норм, их искажения в соответствии со средой, с ними несовместимой, без ее преобразования. Вы рассказали нам и об этом опыте, и о том, какие уроки извлекала из него Румыния. Но пока речь шла в основном только об экономике. Хотелось бы узнать и о том, что происходило у вас в политике, как вы преобразовывали свою государственность.
Это тем более интересно, что Румыния – единственная из бывших социалистических стран, вошедших в Большую Европу, в которой расставание с прошлым происходило отнюдь не по «бархатному» сценарию. Чем вы объясняете такое начало румынской демократии или, что то же самое, такой конец румынского коммунизма?
Политическая и правовая система
Сорин Василе:
Режим Чаушеску был самым жестким по сравнению с любым коммунистическим режимом конца 1980-х годов. Это была откровенная диктатура, опиравшаяся на репрессивные структуры и не останавливавшаяся перед использованием вооруженной силы против населения. К концу правления Чаушеску его руки были уже в крови: массовые выступления людей в разных городах страны, вызванные тяжелейшей и постоянно ухудшающейся экономической ситуацией, жестоко подавлялись. Когда же в многотысячную акцию протеста перерос митинг, созванный самим Чаушеску в Бухаресте для демонстрации «народной поддержки» режима, армия отказалась стрелять в митингующих и перешла на их сторону.
Добровольно отдавать власть Чаушеску не хотел. А может быть, и боялся: без многочисленных жертв не обошлось и в ту декабрьскую ночь 1989 года – по толпе стреляли люди из службы безопасности, сохранявшие верность своему вождю. После этого о «бархатном» сценарии речи быть уже не могло. Чаушеску пытался скрыться, его поймали, судили и приговорили к смерти.Лилия Шевцова:
Системные политические преобразования, следовавшие в других странах за «бархатными» революциями, начинались при соблюдении определенных процедур. Они касались и ухода со сцены старой власти, и согласования (нередко при ее непосредственном участии) позиций относительно принципов и механизмов перехода к новому типу государства. В Румынии же прежняя власть в одночасье исчезла, ее персонификатор был физически уничтожен, а организованной оппозиции в стране не существовало, так как при диктатуре ее не могло быть по определению.
Наверное, это не могло не сказаться на политическом развитии посткоммунистической Румынии. Его своеобразие лежит на поверхности: среди десяти бывших социалистических стран, вошедших в НАТО и Евросоюз, нет ни одной, в которой после падения коммунизма у власти бы почти семь лет постоянно находились экс-коммунисты. На первых демократических выборах они нигде, кроме Румынии и Болгарии, не побеждали. Но в Болгарии они почти сразу же вынуждены были уйти под давлением «улицы», а у вас – целых семь лет… Очевидно, этому тоже есть какое-то объяснение?Сорин Василе:
В Румынии, в отличие от других социалистических стран, не было периода гласности и перестройки, а потому у антикоммунистических сил не было и времени для консолидации. После падения режима Чаушеску в стране сразу возникло множество партий (к моменту первых демократических выборов в мае 1990 года их насчитывалось уже 88), но приобрести за короткий срок политический вес и влияние они не могли. В этой ситуации огромное преимущество имели те группы старой коммунистической элиты во главе с Ионом Илиеску, которые участвовали в устранении Чаушеску и тем самым получили возможность легитимировать себя именем революции.
Был создан Фронт национального спасения (ФНС), к структурам которого – Совету ФНС во главе с Илиеску и сформированному этим Советом правительству – перешла вся полнота власти в стране. Понятно, что возникавшие партии антикоммунистической направленности таким ходом событий были недовольны. Они усматривали в этом попытку скомпрометировавшей себя коммунистической номенклатуры сохранить власть под новой вывеской, не имея на то никаких моральных и политических прав.
Протест оппозиции нашел отклик среди части населения крупных городов (прежде всего в самом Бухаресте): на сцену выступила антикоммунистическая «улица». И тогда новое руководство пошло на уступки, преобразовав Совет ФНС во Временный совет национального согласия – своего рода предпарламент, в котором были представлены и оппозиционные партии. Однако большинство в этой новой структуре оставалось за сторонниками Илиеску, что не могло удовлетворить ни оппозицию, ни поддерживавшую ее «улицу».
Такова была политическая атмосфера перед первыми нашими демократическими выборами, отмеченная и двумя «десантами» в Бухарест наших шахтеров, которых новая власть призывала для усмирения демонстрантов и оппозиции. Но, как бы то ни было, одновременные парламентские и президентские выборы состоялись, и на них Илиеску и его Фронт национального спасения, объявленный еще и политическим движением, оказались вне конкуренции. На президентских выборах Илиеску получил 87% голосов, а на парламентских (в верхнюю и нижнюю палаты) более двух третей избирателей отдали предпочтение ФНС.
Экс-коммунистам удалось легитимировать себя демократической процедурой как потому, что антикоммунистическая оппозиция была еще слабой и раздробленной, так и потому, что Илиеску и ФНС предъявляли себя обществу в качестве революционеров, сокрушивших ненавистный людям режим Чаушеску. Ни в одной другой социалистической стране экс-коммунисты столь мощным легитимационным ресурсом не располагали.Александр Белявски: Нельзя сбрасывать со счета и то, что ФНС шел на выборы, обладая реальной властью в центре и на местах и сохраняя контроль над СМИ…
Сорин Василе: Это так. В руках Илиеску был огромный пропагандистский аппарат, который использовался для того, чтобы представить оппозиционные партии в образе «врагов Румынии», стремившихся превратить ее граждан в «рабов Запада». И люди, сформировавшиеся при диктатуре, ничего толком не знавшие ни о Западе, ни о демократии, всему этому верили, их удалось запугать. Ведь альтернативных источников информации тогда еще не существовало, свободного телевидения и свободной прессы не было.