Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
есть свой керванбаши, к имени которого в виде эпитета прибавляется название
данного пути.) для покупки двух пар буйволов, которых в его стране не
разводят. Этот керванбаши уже уехал в Астрабад, и, как только он вернется,
надо будет отправляться в путь; у нас есть полная гарантия в успехе, ибо
поведет нас человек, лучше всех знающий пустыню.
Меня очень удивило, что многим моим спутникам, несмотря на благородное
гостеприимство, которым они, беднейшие из бедных, пользовались, туркмены уже
перестали нравиться. По их мнению, ни один человек не может бесчувственно
смотреть, как жестоко обращаются они здесь с несчастными персидскими рабами.
"Правда, персы - еретики, и они страшно мучили нас, когда мы проходили по их
земле, но то, что выносят эти несчастные здесь, превосходит всякую меру".
Сострадание моих спутников из Китайской Татарии, где нет торговли людьми, и
проклятия, которыми они осыпали каракчи (разбойников), могут лучше всего
передать степень мучений, которые выпадают на долю несчастных пленников.
Представьте себе чувства перса, пусть даже последнего бедняка, когда его во
время ночного налета вырывают из родного семейства и доставляют сюда,
зачастую еще и тяжело израненного. Взамен его одежды ему дают старые
лохмотья, прикрывающие только определенные части тела, и, обремененный
тяжелыми цепями, растирающими *[53] *лодыжки и причиняющими чудовищную боль
при каждом шаге, должен он провести первые дни, а бывает и недели, своей
жизни в плену, получая самую скудную пищу. Во избежание попытки к побегу на
ночь ему надевают на шею карабогра, железное кольцо, прикрепленное цепью к
большому столбу, так что бряцание цепи выдает его малейшее движение. Его
муки кон-чаются лишь тогда, когда его выкупают родные или если его
отправляют на продажу в Хиву или Бухару.
Я так и не смог привыкнуть к бряцанию цепей, которое раздается в юрте
любого туркмена, хоть сколько-нибудь претен-дующего на уважение. У нашего
Ханджана тоже было два раба, к тому же оба молодые - 18 и 20 лет, и вид
цветущих юношей, закованных в цепи, внушал мне бесконечную жалость. Вдобавок
на людях мне приходилось поносить этих несчастных и прокли-нать их, так как
малейшее проявление сострадания возбудило бы подозрения, тем более что они
очень часто заговаривали со мной, поскольку я знал персидский язык. Младший
из наших домашних рабов, красивый, с темными вьющимися волосами иранец,
про-сил меня написать письмо его родителям, заклиная их именем бога продать
овец и дом, чтобы выкупить его. Его просьбу я выполнил. Как-то раз я думал,
что мы совсем одни, и хотел дать ему напиться чаю, но, к несчастью, когда он
протягивал руку за чаем, кто-то вошел в юрту. Тогда я сделал вид, что просто
хотел подразнить его, и вместо чая он получил несколько легких ударов.
Во время моего пребывания в Гёмюштепе не проходило ни одной ночи, когда
бы выстрелы, доносившиеся с берега моря, не возвещали о прибытии судна с
добычею. На другое утро я от-правлялся к героям с требованием десятины,
полагающейся дервишу, а лучше сказать, для того, чтобы увидеть бедных персов
в первые минуты приключившегося с ними несчастья, и сердце мое истекало
кровью при виде этого ужасного зрелища. И, таким образом, мне пришлось
понемногу привыкать к рази-тельным противоречиям между добродетелью и
пороком, лю-бовью к человеку и тиранией, скрупулезной порядочностью и
коварным мошенничеством, которые встречаешь на Востоке повсюду.
Стоило мне пробыть там лишь две недели, как я, подобно моим друзьям,
начал испытывать отвращение к этому месту, с невыразимой тоской обращая свой
взор к горам, в сторону Персии. Расстояние между ними измеряется всего
несколькими часами пути, а нравы, обычаи и образ мыслей здесь, у туркмен,
совершенно иные, как будто эти страны разделяют тысячи миль. Да, поистине
удивительно влияние на людей религии и истории их народа! Я не могу
удержаться от смеха при мысли, что те же самые туркмены все время задавали
пиршества "лиллах", т.е. в благочестивых целях, причем на них присутствовала
вся наша компания дервишей. Приглашения такого рода повторялись несколько
раз в течение дня; я был склонен принимать только *[54] *первое и второе, от
третьего я собирался отказываться, но приглашавший, с силой подталкивая меня
под ребра, заставлял выйти из юрты, следуя правилу туркменского этикета:
"Чем сильнее толчки, тем сердечнее приглашение". По такому тор-жественному
случаю перед юртой хозяина выкладывали несколь-ко войлочных кошм, а если
гнались за роскошью, то даже ковер, где и рассаживались кружками
приглашенные, по пять-шесть человек в кружок; каждой группе подавалась
большая деревянная миска, наполненная в соответствии с числом и возрастом
едоков, в нее погружали широко раскрытую ладонь и опорожняли дочиста, не
пользуясь никакими иными орудиями для еды. Я думаю, что качество и
приготовление сервировавшихся блюд не очень-то заинтересует наших
гастрономов, замечу только мимоходом, что обычно подавали конину и
верблюжатину, о других сортах мяса я лучше умолчу.
Во время моего пребывания у Ханджана я был свидетелем сговора его