Путешествия в Мустанг и Бутан
Шрифт:
Я уже готов был прыгать от радости, когда вдруг вспомнил, что в мои планы входил поход по всему Бутану. Право слово, после десяти лет томления я просто обязан осмотреть здесь каждый дзонг. Вовремя сообразив, что репутация хороших дипломатов числится за бутанцами не зря, я с невинным видом обратился к Дашо.
— Когда я доберусь до Бумтанга, за спиной окажется добрая половина страны. Может, мне имеет смысл возвратиться иным путём — скажем, через Ташиганг и восточную провинцию?
Дашо потёр спину. Он, похоже, не следил за ходом моей мысли.
— От Бумтанга до Ташиганга я доберусь довольно быстро, после
Повисла долгая тишина.
— Это будет долгий и утомительный поход, — сказал наконец секретарь. И улыбнулся.
Я тут же согласился.
— Не знаю, хватит ли сил дойти до Ташиганга, но попробовать стоит, — добавил я застенчиво.
В самом деле, маршрут пролегает на протяжении 650 километров по самым труднодоступным и неисследованным частям Гималайских гор.
— Вам следует помнить, что сейчас период муссона, дороги размыты, реки вздулись…
Чёрт, я совсем забыл про муссон! Можно себе представить, во что превратились караванные тропы, узкие тропинки и сумасшедшие ручьи — они низвергаются с гор, снося целые поля, деревни, мосты, затопляя броды. Восточный Бутан, как мне говорили, самая влажная часть Гималайского района, ведь Черапунджи лежит всего в ста километрах. В иные годы здесь выпадают за три месяца дождливого сезона тонны воды. Муссон только начинался.
К счастью, я не знал тогда, что муссон 1968 года будет самым обильным с начала века. Тонны воды, а у меня нет с собой даже зонтика…
— Вы не могли бы на всякий случай вписать Ташиганг в мой кашаг? — закинул я удочку.
Против обыкновения Дашо Дунчо покорно добавил Лхунци и Ташиганг в дорожную грамоту. Думаю, он не сомневался, что я не рискну забираться в такую даль.
Я почти обезумел от счастья. Пусть не удастся обойти всю страну, но я получил на это разрешение!
— В крепости Ташиганг есть рация, — сказал Дашо. — Если вы туда доберётесь, я передам, чтобы вас пропустили в Индию через восточную границу.
Верно, ведь разрешение на пересечение «внутренней границы» истекало через две недели, когда я никак не смогу оказаться в Бумтанге. С дрожью в голосе я признался в этом Дашо Дунчо, но мне уже удалось обрести верного друга в его лице. Бюрократизм не успел ещё свить гнездо в дзонгах короля-дракона.
— Вы можете оставаться здесь сколько пожелаете, — сказал Дашо, протягивая мне руку, — у нас ведь свободная страна.
Муссон, о котором я позабыл, дал себя знать при выходе из дзонга: дождь лил как из ведра. Но я не чувствовал ни струй, сбегавших по моему лицу, ни насквозь промокших костюма и ботинок. Главной заботой было сохранить в целости кашаг. Я запрятал его поглубже во внутренний карман и на всякий случай зашпилил булавкой. Неужели все политические и дипломатические препоны позади? Будем надеяться. Пора переходить к действиям.
Вернувшись в гостевое бунгало, я разделся и вытянулся на постели. Мозг лихорадочно перебирал варианты. Всё изменилось. Я поглядел на багаж. Действительно ли всё готово для хождений по лабиринту внутреннего Бутана? Теперь это предстояло совершить наяву, а не в ночных мечтаниях.
Дождь неотвязно барабанил по крыше домика. Скоро, очень скоро у меня будет над головой лишь тонкий нейлон палатки… Пожалуй, это можно было сравнить с выходом в бурное море на утлой ладье, только здесь вместо рифов торчали скалы, а джунгли скрывали предательские пропасти и бешеные ручьи. Предстоит мобилизовать всю выдержку и упорство, чтобы методически карабкаться по кручам, спускаться в ущелья, мокнуть под дождём, и так изо дня в день.
Закралось сомнение: а по плечу ли мне всё это? Сумею ли я «приспособиться к самым неблагоприятным атмосферным воздействиям»? Буало, напомню, командовал хорошо снаряжённой экспедицией из 120 человек. Он был достаточно опытен, чтобы выбрать сухой сезон, и всё-таки путь от Ташиганга до Тхимпху занял у него два месяца. К тому же он жил 130 лет назад, когда «джипы», самолёты и кондиционеры ещё не успели ослабить человеческую конституцию. И тем не менее он собственной рукой записал, что «Бутан в целом представляет собой череду самых высоких и труднодоступных гор на всём свете».
Эти горы не изменились за прошедшие века, здесь не добавилось удобств. Капитан Пембертон уточнял, что тяготы дороги вынуждали его отдыхать по два дня после каждого дневного перехода. Всю злободневность его записок я понял только теперь, перестав удивляться, казалось бы, странному факту, что единственным «путеводителем» по стране является рукопись стотридцатилетней давности.
У Джона Клода Уайта, как и у Пембертона, был мощный эскорт из тренированных индийских солдат; он даже взял военный оркестр в оба своих похода по Бутану! У меня таких возможностей не было. Придётся даже отказаться от скромного минимума, который я считал необходимым во время прошлых путешествий по Гималаям. Не было даже подходящей обуви, настолько несбыточной мне казалась мечта о длительном пребывании в Бутане.
Несколько иностранцев, которые после Уайта осмеливались отклоняться от проезжей дороги, были все без исключения королевскими гостями. В Бутане это означает, что перед ними расстилали красный ковёр, предоставляли королевских лошадей и поваров, специально выписанных из Индии, европейскую пищу, апельсиновый сок и дружную помощь местных властей. За эти две недели у меня было время убедиться, что я — самостоятельный путник, а посему не могу рассчитывать не только на помощь, но даже на сочувствие. Хотя, с другой стороны, именно это положение меня и привлекало.
Как выяснилось, почти все бутанцы говорят по-тибетски. Без переводчика мне удастся узнать бутанцев лучше, чем путешествовавшим до меня. Нечасто в наш век выпадает такая роскошь — шагать по чужой стране куда глаза глядят дни, недели, месяцы. Здесь, кроме всего прочего, у людей нет предвзятого мнения по отношению к европейцам — неизбежного следствия колониализма.
Да, всё это так, но предстоящий дальний путь никак не назовёшь прогулкой. Вспоминая перипетии прошлых походов по Гималаям, нельзя было сбрасывать со счётов опасности, которым подвергается одинокий путник в горах. Малейшая болезнь или неудачное падение могут означать гибель. Малярия и прочие хворобы, начиная с ветряной оспы и кончая чумой, — заурядная вещь в Бутане. Здесь ещё свирепствуют проказа и болотная лихорадка, а о прививках во многих местах никогда не слышали. В 1968 году в Бутане жили два врача на почти миллионное население: один молодой индиец, только закончивший курс, и немец-миссионер, открывший лепрозорий. Причём оба они находились далеко от тех мест, куда я направлялся…